К осознанию русского народа

В 1719 году «крепостных» больше, чем «вольных» — почти в три раза. Но прирост «вольных» существенно больше. Решения Екатерины Второй сказалось прибавкой четверти миллиона в динамику «вольных» крестьян.

По данным переписей можно определить, что соотношение неподатных к податным изменялось так: в 1719 году было — 1/25, в 1857 году стало — 1/22.

То есть на интервале крепостного права нагрузка на крестьян в Черноземном Центре, по сравнению с Нечерноземным Центром практически не изменилась.

Отличие жизни Черноземного Центра от Нечерноземного Центра описал современник, который знал деревни и села Черноземного Центра, видел их жизнь и описал их, как «крепостных», так и «вольных» крестьян.

Из описаний Ивана Сергеевича Тургенева

Вот его описание «крепостной» деревни в «Записках охотника», рассказ «Певец».

«Небольшое сельцо Колотовка, состоящее за каким–то петербургским немцем, лежит на скате голого холма, сверху донизу рассеченного оврагом, который разделяет обе стороны бедной деревушки. Несколько тощих ракит спускаются по его песчаным бокам. У самой головы оврага отдельно стоит избушка с трубой. Это — кабак, прозванный «Притынным».

Признаться, ни в какое время года Колотовка не представляет отрадного зрелища; но особенно грустное чувство возбуждает она, когда июльское солнце своими неумолимыми лучами затопляет и бурые полуразрушенные крыши домов, и этот овраг, и выжженный выгон, по которому безнадежно скитаются худые, длинноногие курицы, и серый осиновый сруб с дырами вместо окон, и пруд со сбитой набок плотиной. В Колотовке мужики, за неимением колодцев, пьют какую–то жидкую грязцу из пруда…»

А вот так описал Иван Сергеевич деревню «вольных» крестьян в рассказе «Деревня».

«Последний день июня месяца. Вдоль оврага по одной стороне амбарчики, опрятные клетушки с плотно закрытыми дверями; по другой стороне пять–шесть сосновых изб с тесовыми крышами. Стекла окон отливают цветами радуги. Кувшины с букетами намалеваны на ставнях.Кругом целые вороха только что скошенного, до истомы душистого сена. Хозяева разбросали сено перед избами; пусть посохнет на припеке. Курчавые детские головки торчат из каждого вороха. Хохлатые курицы ищут мошек да букашек.

Из окна выглядывает круглолицая молодка. Другая молодка сильными руками тащит большое, мокрое ведро из колодца. Передо мной стоит старуха–хозяйка в новой клетчатой паневе, в новых котах. Приветливо улыбаются старческие глаза, морщинистое лицо. Чай, седьмой десяток доживает старушка… а и теперь видать: красавица была в свое время!

Растопырив загорелые пальцы правой руки, держит она горшок с холодным молоком, прямо из погреба. На левой ладони старушка подносит мне ломоть теплого хлеба. Кушай на здоровье, заезжий гость!.. О, довольство, покой, избыток русской вольной деревни! О, тишь и благодать!»

Один и тот же русский писатель, в одинаковый день, описывает две деревни крестьян Орловской губернии. Первая — «крепостная». Вторая — «вольная».

Но какая разная жизнь!.. Даже курицы разные!..

В «крепостной» деревне избы осиновые с полуразрушенными соломенными крышами.

У «вольной» — сосновые дома, крытые тесом.