"К предательству таинственная страсть..."

Как ты стоишь... как приклада рукою касаешься!

В тёмно-зелёную курточку облачена...

Знать, неспроста предо мною возникли, хозяюшка,

те фронтовые, иные, мои времена.

Может быть, наша судьба, как расхожие денежки,

что на ладонях чужих обречённо дрожат...

Вот и кричу невпопад: до свидания, девочки!

Выбора нет! Постарайтесь вернуться назад!..

Булата уже не было в живых, а то бы я спросил, имеет ли его “Рахель” хоть какое-то отношение к моей “Палестинке”... Во всяком случае, эта слу­чайная история не зря была истолкована моим читателем, как некая мировоз­зренческая дуэль двух некогда понимавших друг друга поэтов. Правда, один из них, когда-то назвавший себя “бумажным солдатом”, в стихотворении, по­свящённом Рахели, выглядит если не “комиссаром в пыльном шлеме”, то на­стоящим профессионалом войны, понимающим, что такое “кровь и порох”, и что “смуглая сабра с оружием” — это духовная родная сестра его матери, о которой он с восторгом писал: “но тихонько пальцы тонкие прикоснулись к кобуре”.

Глава тринадцатая

"ДАВАЙТЕ ПОСЛЕ ДРАКИ ПОМАШЕМ КУЛАКАМИ..."

1 апреля 2017 года умер Евгений Евтушенко, омрачив своим единомыш­ленникам и поклонникам праздник смеха, который они вот уже много лет пра­зднуют именно в этот день. Ну, бывают такие огорчительные совпадения, что делать...

После этого целые две недели, вплоть до панихиды и похорон, назначен­ных на 14 апреля, вся страна прощалась с самым знаменитым поэтом всех времён и народов. И если бы выставить гроб с телом покойного не в ЦДЛ, а в Колонном зале Дома Союзов, где народ прощался с Лениным и Сталиным, то всё было бы похоже на те исторические панихиды, одна из которых так яр­ко была описана пером ныне справедливо забытой поэтессы Веры Инбер: “И потекли людские толпы, // неся знамена впереди, // чтобы взглянуть на профиль жёлтый, // на красный орден на груди”.

По завещанию покойного его похоронили на кладбище в Переделкино ря­дом с могилой Пастернака. Но, как пишет “Комсомолка”, протоиерей Влади­мир Вигилянский, друг Евгения Александровича, посетовал, что “волю жены было выполнить непросто, — вроде нашли участок, недалеко от Пастернака, смотрим, а там старые большевики похоронены. Нам показалось не совсем уместным хоронить рядом и Евгения Евтушенко. И тут как Божий промысел — видим место подходящее”.

На мой же взгляд, лежать Евгению Александровичу рядом со старыми большевиками вполне уместно. Он их всех боготворил, оплакивал Бухарина (“крестьянский заступник, // одно из октябрьских светил”), мечтал о памят­нике “невинно убиенному сталинскими палачами Ионе Якиру”, стиравшему с лица земли донские станицы во время расказачивания, преклонялся перед вдовами расстрелянных старых большевиков (“старухи были знамениты тем, // что их любили те, // кто знамениты. // Накладывал на бренность птичьих тел // причастности возвышенную тень // невидимый масонский знак эли­ты”), мечтал, подобно Булату Окуджаве, о времени, когда “продолжится ре­волюция и продолжится наш комиссарский род”; да и сам искренне клялся: “погибну смертью храбрых за марксизм”. Так что самое место ему было лечь рядом со старыми большевиками. А если бы у нас продолжилась традиция захоронения праха в Кремлёвской стене, то он вполне мог бы претендовать и на такое почётное место.

Многие его стихи пылают таким пафосом и таким страстным революци­онным косноязычием, как будто они написаны в эпоху гражданской войны и военного коммунизма, как будто он перевоплотился в Демьяна Бедного, в Александра Безыменского, в Иосифа Уткина, Михаила Светлова и прочих “пролетарских поэтов”, вместе взятых:

И от нас ни умельцы ловчить или врать,

Ни предателей всех лицемерие

Не добились неверья в Советскую власть,

Не добились в Коммуну неверия!

И Коммуну, на сделки ни с кем не идя,

Мы добудем своими руками.

Пусть же в нас не умрёт:

“Никогда, никогда Коммунары не будут рабами”.

(1967)

Думаю, что такие клятвенные призывы были бы по душе Розалии Землячке-Залкинд, прах которой покоится в Кремлёвской стене в окружении других старых большевиков и большевичек. В любом случае, у нас в России таких похорон давно не было.

В течение двух недель — с 1-го по 14 апреля — все СМИ, электронные и бу­мажные, прощались с поэтом, не скупясь на комплименты.

“Гений Евтушенко — явление нескольких эпох... Человек с большой бук­вы, любящий сын своей родины” (из телепрограммы министра культуры РФ

В. Мединского. “Общеписательская Литературная газета” №4, 2017). “По­следний великий русский поэт” (“Комсомольская правда” 12.04.2017). “Он — второе правительство” (“Новая газета” 12.04.2017). “К нему не зарастёт на­родная тропа”, “Пушкин — наше всё. Евтушенко — наш весь”, “Творец с хру­стальной душой” (“Московский комсомолец” 12.04.2017).

“Когда Евгений Евтушенко обратил своё перо против влиятельных сил со­ветского антисемитизма и неосталинизма, он рисковал жизнью своей семьи” (Стивен Коен. “Общество” 11.04.2017) и т. д.