К. Р.

С другой стороны, умница Головнин сделал всё возможное, чтобы примирить Великого князя с отставкой. Передавая разговор с Александром III, Головнин, в свое время смещенный с поста министра народного просвещения, говорил Константину Николаевичу: «… по собственному опыту знаю, как тяжело министру на первых порах после оставления должности находиться в Петербурге и видеть, как ломается все, что он сделал, критикуется то, что сделано, что время успокаивает и дает равнодушие. Поэтому лучше приобрести несколько равнодушия и тогда приехать. Если бы я мог вернуть прошедшее, то поступил бы таким образом и сохранил бы тем самым много здоровья и спокойствия…»

Трудная дипломатическая миссия Головнина продолжалась полтора месяца. Только 13 июля 1881 года был опубликован именной высочайший указ Государственному совету. «Снисходя к просьбе Его Императорского Высочества Государя Великого князя Константина Николаевича, всемилостивейше увольняет Его Высочество от должностей Председателя Государственного Совета, председательствующего в главном комитете об устройстве сельского состояния, и Председателя особого Присутствия о воинской повинности с оставлением в званиях генерал-адмирала и генерал-адъютанта, а также в прочих должностях и званиях».

А вслед за этим был опубликован высочайший рескрипт обо всех заслугах Великого князя. На его подлиннике Император собственноручно написал: «Искренне любящий Вас Александр». В Кронштадте и Ялте состоялось празднование юбилея генерал-адмиральства Великого князя Константина Николаевича. Но долго еще Константин Николаевич с горечью говорил: «Лучше бы дали закончить начатое…»

* * *

Константин Константинович ехал в Царское Село к Александру Васильевичу Головнину, куда соратник и друг отца переселялся из Петербурга ранней весной и жил в собственном доме. Идея поездки принадлежала Александре Иосифовне, она была осведомлена о посредничестве Головнина между царем и мужем в организации отставки последнего. Дело закончилось хорошо, и Александра Иосифовна посоветовала сыну поговорить с Головниным о настроениях отца, о том, когда и в какой форме лучше преподнести ему решение навсегда расстаться с морской службой.

— Если эта проблема тебя все еще волнует, — сказала Мам'a с понимающей улыбкой.

Ступив из вагона на перрон, Константин Константинович тут же увидел Головнина. Маленький человечек в легком коротком пальто и цилиндре спешил ему навстречу, прихрамывая на правую ногу, и приветливо улыбался. Когда они сблизились, Великий князь протянул ему руку. Головнин пожал ее с поклоном:

— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество! Представьте, как я рад вас увидеть, а еще больше польщен вашим желанием навестить здесь старого отшельника! Давно меня не посещали такие высокие гости!

Он глядел на князя снизу вверх, и цилиндр от этого съехал на затылок. В глазах — еле заметное лукавство, и было не совсем понятно, что Головнин имеет в виду — его великокняжеский титул или рост? Константину Константиновичу захотелось поставить разговор на простую ногу. Бережно пожав сухую руку, он сказал, по-детски коверкая слова и смущаясь этой, уже недетской бесцеремонностью:

— Здравствуйте, Саша!

Головнин снял злополучную шляпу, отступил на шаг и вдруг голосом Мам'a произнес:

— Не Саша, а дядя Саша!

Оба рассмеялись и пошли рядом вдоль поезда, невольно привлекая к себе внимание. Константину Константиновичу вдруг пришла в голову забавная мысль: вряд ли когда-либо еще он почувствует себя столь же «высочеством», как сейчас.

— Извините, дорогой Константин Константинович, чуть было не запамятовал: примите мои искреннейшие поздравления в связи с вашим новым званием почетного члена православного Палестинского общества, основанного, насколько мне известно, вашим отцом. Мне как никому приятна такая преемственность!

— Спасибо, Александр Васильевич! Но моей личной заслуги тут нет, это наследственные великокняжеские обязанности. К тому же я приехал с вами поговорить еще об одной преемственности, от которой и не знаю как отказаться.

— Догадываюсь, догадываюсь о волнующем вас обстоятельстве и радуюсь, что с такой щепетильностью относитесь к переживаниям глубокоуважаемого мною Константина Николаевича, вашего отца! Надеюсь, все с Божьей помощью уладится наилучшим образом.

У выхода из вокзала ждала пролетка, но Головнин неожиданно предложил пройтись через парк:

— Здесь близко, да и погода располагает к прогулке. А на мою хромоту не обращайте внимания — подагра, знаете ли, управы на нее нет, но я все равно решил не поддаваться.

Головнин жил в небольшом, недавно отстроенном двухэтажном кирпичном доме с небольшим садом и флигелем, на углу Песчаной и Гороховой. Хозяйство вела экономка, дородная и добродушная мещанка, еще молодящаяся, но смотревшая на Головнина и его гостя материнскими глазами.

Усадив гостя на диван, а сам устроившись в глубоком кресле, Головнин обвел рукой кабинет, уставленный книгами и папками с документами, без папок они, растасованные веером, были разложены на письменном и шахматном столах, даже на стульях, рядом с подшивками старых газет.