Читаем К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама полностью

Я рожден в ночь с второго на третьеЯнваря – в девяносто одном

В первой строке проявляется грамматически фиксированная конструкция в ночь (с X) на Y, которая четко маркирует темпоральную тему строк. Однако ее развитие в следующей строке не вполне конвенционально. Девяносто одном можно интерпретировать двояко: если один – это числительное, то в строке называется год рождения говорящего субъекта; если же в слове одном видеть неопределенное местоимение, то это – обобщение дат предыдущих реплик (то есть в 1890‐е, в каком-то году этого десятилетия). Употребление слова один «в обеих ипостасях ненормативно» [Левин 1979: 203]. Таким образом, в любом случае строка модифицирует нормативные языковые конструкции.

Ненадежном году – и столетья

Впрочем, с учетом ненадежного года эту и предыдущую строки можно прочитать несколько по-другому: в одном ненадежном году предстает цельным высказыванием. Тогда исчезает необходимость видеть в использовании слова один

ненормативность, однако при такой трактовке предыдущее высказывание лишается целостности: Я рожден в девяносто… . Поэтому можно высказать гипотезу, что слово один задействовано одновременно в двух конструкциях: Я рожден в девяносто 1одном | 2одном ненадежном году. Следующим шагом закономерно предположить, что в этой конструкции на месте 1одном – эллипсис, и поэтому читательское сознание легко достраивает нормативное употребление – Я рожден в девяносто [первом], [в] одном ненадежном году.

Окружают меня огнем.

Слово окружают проявляется сразу в двух значениях. Первое, по сути, аналогично семантике таких выражений, как окружить заботой, только здесь в качестве дополнения (обозначающего атмосферу, в которую помещают объект внимания) выступает огонь. При этом в контексте стихотворения слово окружать приобретает и военный смысл. Столетья окружают героя огнем подобно тому, как на войне окружают противника.

***

Как показал в своей статье Ю. И. Левин, «Стихи о неизвестном солдате» развиваются темами, подобными музыкальным темам в оратории или симфонии, причем они «развертываются и скрещиваются преимущественно не фабульно-сюжетным, а чисто семантическим образом» [Левин 1979: 188–189].

Наши наблюдения позволяют добавить, что этот принцип семантического переплетения вырастает из трансформации нормативных, устойчивых языковых сочетаний в неожиданные или парадоксальные образы, объединяющие в себе сразу несколько тем. На протяжении всего текста (а особенно в его начале) проявляется несколько ключевых приемов обработки идиоматики. Например, вся линия антропоморфизированного описания внешнего мира выстроена на основе переноса эпитетов, характеризующих человека, на природные явления (см.: всеядный и деятельный воздух, изветливые звезды

, неприветливый сеятель-дождь и т. д.), а также за счет сдвига семантики нормативных словосочетаний (см.: дождь сеется дождь-сеятель, помечать крестиком крестики метили, свет бьет в глаза луч стоит на сетчатке). Смешение тематических линий также связано с изменением идиоматики. Так, постоянно присутствующая товарно-денежная тема вводится в стихотворение именно с помощью маркированных устойчивых выражений, встроенных в несвойственный им контекст: воздух прожиточный (прожиточный минимум), обмороками затоваривая, оптовые смерти
(оптовые закупки), заготовлена тара (ср.: тара для каких-либо заготовок).

«Переработанная» идиоматика сконцентрирована в начале текста – это не удивительно, поскольку в нем задаются все центральные тематические линии. Характерно, что они основаны не столько на отдельных впечатляющих и утрированно необычных образах, сколько на смещении достаточно простых и понятных идиоматических конструкций.

Например, ключевая линия света видна в выражениях, удивляющих и восхищающих своей странностью и несводимостью к привычным образам: «Свет размолотых в луч скоростей», «Весть летит светопыльной обновою», «Своими косыми подошвами / Луч стоит на сетчатке моей». Однако, взяв на вооружение описанный в нашей работе принцип, в этих строках можно увидеть модифицированные, но тем не менее узнаваемые сочетания размолоть в пыль (которое потом отыгрывается в слове светопыльный), вести прилетели, босые подошвы, косой луч, свет лежит на чем-либо, свет бьет в глаза.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука