Читаем К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама полностью

«Кость усыпленная завязана узлом…» («Внутри горы бездействует кумир…», 1936). Нам представляется, что здесь допустимо видеть семантическое двоение оборота завязать в узел / завязать узлом (‘подчинить кого-либо, заставить быть покорным’). Достигший нирваны Будда (вероятно, стихотворение все-таки о нем) в характерной позе подчинил и усмирил плоть и как будто буквально завязал ноги в узел.

«В обе стороны он в оба смотрит – в обе!..» («Мой щегол, я голову закину…», 1936) – в основе языковой игры здесь лежит наложении идиомы смотреть в оба на паронимическую конструкцию в обе (стороны). Два выражения буквально соотносятся с устройством птичьей головы, на которой глаза расположены по бокам и смотрят каждый в свою сторону.

«И, выходя из берегов

, / Деревья-бражники шумели» («Пластинкой тоненькой жиллета…», 1936) – коллокация выйти из берегов, обычно относящаяся к рекам, связывается с деревьями, тем самым допуская дословное понимание: ‘деревья растут на берегах и могут физически перемещаться, удаляясь от них’. При этом очевидно метафорическое сопоставление шумящей листвы с идиоматическим значением выражения выйти из берегов. Деревья, названные бражниками, подобно пьяному или разозлившемуся человеку, вышли из берегов (‘перестали себя контролировать’) и расшумелись.

«У того в зрачках горящих / Клад зажмуренной горы» («Оттого все неудачи…», 1936) – горящие зрачки легко считываются как горящие глаза, но эта коллокация дополняется буквальной реализацией эпитета: горящим

может казаться и клад, на который, вероятно, смотрит кот, герой этого стихотворения (см. также в 4.1).

«Или я в полях совхозных – / Воздух в рот и жизнь берет / Солнц подсолнечника грозных / Прямо в очи оборот?» («Ночь. Дорога. Сон первичный…», 1936) – идиома брать в оборот растворена в тексте и незаметна, хотя семантика ее, вероятно, сохраняется: ‘жизнь каким-то образом использует цветы подсолнечника’. Однако благодаря контексту она оказывается дополненной реальным фактом: оборот солнц подсолнечника – это цветы подсолнуха, увиденные в определенном ракурсе, или же указание на факт, что головки цветов поворачиваются по солнцу[36].

Обратим внимание на другие строки из этого стихотворения: «Снится мне глубокий сон: / Трудодень, подъятый дремой, / Превратился в синий Дон

…» – здесь коллокация глубокий сон получает дополнительное смысловое измерение из‐за соседства с Доном, глубокой рекой.

Подобным образом в стихотворении «Из-за домов, из‐за лесов…» (1936) контекст насыщает идиому в глубь веков параметром глубины водного пространства: «Как новгородский гость Садко / Под синим морем глубоко, / Гуди протяжно в глубь веков, / Гудок советских городов».

Совмещение временного и пространственного пластов мы встречаем и в первой строке стихотворения 1936 года: «Я в сердце века, путь неясен…». Выражение сердце чего-либо (‘самый центр’) вместе со словом путь

указывают на пространственное значение высказывания, но в роли пространства выступает время – век.

«И бьет в глаза один атлантов миг» («Когда заулыбается дитя…», 1936–1937) – коллокация бить в глаза обычно употребляется по отношению к свету. Учитывая, что в вариантах стихотворения этой строке предшествуют слова улыбка/улитка просияла, можно предположить, что один атлантов миг осмысляется как свет. Таким образом, здесь категория времени метафорически и лексически воспринимается как световое явление.

«В подкопытные наперстки, / В торопливые следы – / По копейкам воздух версткий / Обирает с слободы» («Влез бесенок в мокрой шерстке…», 1937) – в этих строках описывается, как воздух понемногу захватывает новые «территории» – вмятины от копыт. Сема ‘понемногу’ выражена с помощью фразеологического словосочетания по копейкам (по копейке). При этом образ монетки, кажется, тоже присутствует в тексте: подкопытные следы – круглые, как небольшая монета.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука