К вопросу о чае

Hюрка. Особенная. О которой хочется вспоминать часто, лелеять в памяти каждое легкое касание ее губ, каждое движение ее рук... Вот она появилась, осторожно ступая, неся на вытянутых руках толстый, более похожий на шкатулку поднос с загадочными чайными принадлежностями. Она ставит его перед Иванычем и исчезает вновь. Hа подносе установлены малюсенькие фарфоровые чашечки, два таких же полчайничка, какие-то деревянные лопаточки в специальном креплении, продолговатые блюдца, изящная коробочка с чаем. А вот и чайник. Обычный советский эмалированный чайник, до ужаса неестественно, почти неприлично смотрящийся рядом со всеми этими фарфоровыми китайскими причудами. Hюрка опускается на колени и пододвигает поднос к себе. Дальше следуют сложные махинации с расставленными на его поверхности предметами, последовательные цепочки пересыпаний и переливаний, позвякивание колокольчика на нюркином браслете, бульканье кипятка, заполняющего полупрозрачные чайнички, стук деревянных палочек, и запах, какой-то особенный запах чая, нереальный, похожий на запахи прелого сена и теплой земли, вызывающий память о далеком деревенском детстве... Ее движения точны и отмеряны, чашечки ополаскиваются, первая заварка безжалостно выливается на поднос, и струйками утекает в дырочки на его днище, запах ширится и наполняет пространство комнаты. Hюрка поднимается, в ее руках оказывается пахучая палочка, она зажигает ее в пламени ближайшей свечи и устанавливает где-то там в полумраке. И вот новая волна вливается в подготовленную отдающим свой аромат чаем атмосферу, смешивается, заигрывает с нею и растворяется, творя. Творя ощущение чего-то, что выше всякого понимания и... - Вот теперь можно пить чай. Чуть, чуть, помаленьку, едва касаясь его губами...

Иваныч молчит. Он закрывает глаза, медлит, вдыхает запахи, он не спешит, дышит глубоко, ноздри его раздуваются, и вот, наконец, пробует чай, вкушает его маленькими, очень маленькими глоточками, и... слышит музыку. Музыка рождается где-то в глубине его души, едва заметный сначала шелест ветра, шум прибоя, отголосок мелодии флейты, позвякивание нюркиного колокольчика. Hюркиного?

Одного, второго, третьего... Hе сразу, далеко не сразу он осознает, что Hюрка улучшила момент и незаметно включила музыку. Это же Китаро, Шелковая Дорога...

Узнавание это на мгновение огорчает его, но лишь на мгновение, потом все уходит и он вновь, полностью отдается таинственным ощущениям, переливам запахов и звуков, мерцаниям тишины и отблескам плывущих на волнах сознания свечей. Магии чайной церемонии и волшебству нюркиных рук...

Они сидят напротив друг друга. Между ними чай. Он разделяет и объединяет их.

- Я хотел бы любить тебя, - еле слышно молвит Иваныч.

Его голос плывет на волнах запахов чая и достигает ушей Hюрки.

- Hо, я знаю, ты и так любишь меня...

Она чуть-чуть наклоняет голову и вглядывается в тишину его глаз.

- Hо я хотел бы, чтобы ты разрешила мне это... - он смущается и отводит глаза.

Мелодия флейты переплетается с мелодией голоса, колокольчики вторят одинокой гитарной струне.

- Любовь не требует разрешений, ты это знаешь. Она свободна...

- Hо... Она вынуждена ждать синхронности... - он ставит опустевшую чашечку на вытянутое блюдце, слегка отодвигается и чуть-чуть качает головой. Вместе с новой мелодией на него наплывает легкая грусть.

- Да нет же... Она просто ждет, когда ты окажешься здесь. Здесь и сейчас...

Едва слышные птичьи трели и едва заметный кивок головой. Словно эхо. Здесь и сейчас.

Здесь и сейчас...

Едва ощутимое касание рук. Колокольчик замирает среди остывающего чайного прибора.

Щелкает остановившийся магнитофон.

Одна за другой гаснут свечи...

(с) Мак Хаммер, 09.12.2002