Руслан Гуськов

Кабала

В мутном зеркале широкоформатного монитора отражалось печальное лицо. Умирающий, как это принято, то разрывался на части от лихорадки, то замирал на мгновения от стягивающей суставы агонии. Нагревшееся ложе не оставляло шансов прийти в себя хотя бы на секунду. И нет, популярному Музыканту не мерещилась в бреду вся его жизнь, все эти потери, взлеты, сомнения, знаковые моменты, не чудились переломившие сознание слова.

«Я ведь прожил такую великолепную жизнь. Видел весь белый свет, ни уголка не пропустил, жил в нечеловеческом богатстве. Деньги? Черт бы с ними, получил всемирное признание, и собирал людей со всего земного шара на стадионах, исполнились все мечты. Семью создал крепкую, чего еще надо, почему этого недостаточно именно сейчас, в момент, когда ничего уже хотеть попросту невозможно? Кто мне объяснит, чего я не заполучил еще? У меня было влияние на мир, тот, за кого я укажу проголосовать, становился лидером, то меньшинство, которое я поддерживал, во мгновение теснило всех остальных, чего мне еще нужно достичь? А если я добился всего,  что со мной в таком случае происходит ?  Почему так…Страшно?»

Мысли метались такие, природу которых Музыкант не мог объяснить. Почему именно сейчас? Как вышло, что чугунным одеялом на беспокойное тело упали размышления такого рода. Когда сей миг был до неверия в него далек, человек совсем не страшился.

«Еще и этот дьявольский монитор…»

И, как это бывает, после этих слов,  иронично загорелся экран, камера над ним активировалась. Лет двадцать назад, Музыкант заключил контракт с одним необычным стриминговым сервисом, модное это занятие и поныне . Платят много, а как начинаешь кончаться, так это показывают всем, кто оформит подписку. Капитализм во всей красе: одни получают зрелища, вторые деньги, а третьи – очень много денег. Все при условии, что расчёт проведён без таких лишних параметров, как человечность или мораль. А что поделать, договор и на смертном одре – договор.

Свое блёклое лицо, хоть уже и разукрашенное палитрой RGB, он все еще видел в дисплее. Глядя на него, Музыкант перестал ворочаться,  и спокойно уместил свою голову на мягкую подушку. В его череп, не иначе как гвоздь молотком, этот натюрморт вбил одно воспоминание.

Четыре года назад, точно так же умирал, как его любили называть крайне немногочисленные читатели, Последний Поэт. Денег он не собрал, слёз у зевак не выдавил – все остались недовольны его кончиной. Около пятнадцати минут он просто лежал глядя в потолок со сложенными на груди руками. На столе томилась чашка чая, успокаивающе охлаждаясь, выплевывая пар. Рядом с руками, облаченными в черную рубашку, лежала, открытая на половине книга. Уголок страницы был заломлен. Гёте. «Фауст». И в этот момент он не поскупился на символику. Все задавались вопросом, зачем же Поэт заключил такую сделку, это, говоря мягко, не было свойственным ему поступком.

Музыканту нравились стихи Поэта, но их принято было не понимать, и как следствие, беспощадно порицать. Но вопрос «почему он умирает так спокойно?», стал критическим, когда этот момент вовсе не оказался таковым. Всё обстояло прозаично,  и поддавалось всем законам логики. Взявшись за сложное дело, с первого раза ничего не получится, вот и искусству смерти нужно учиться.  Поэт, конечно, гибель не репетировал, просто он был человеком глобальным, а не глобализированным.  Приходилось и слушать учения Сократа, и присутствовать на лекциях Сенеки. Спорить со Спинозой, быть может, даже, позировать, стоя над Лазарем рядом с Христом для кисти Рембрандта. Бороться с войнами не в интервью с политиками, а стихами, глядя в глаза Аресу и Марсу. Наконец одаривать этот мир холодной красотой печали.

И только дьявол , собрав все пары глаз в ужасное слияние, глядел на Поэта сквозь призму объектива камеры в момент, которому он отдал всю свою жизнь, не оставив для себя даже каплю мирского счастья.

Прошел час или, вполне вероятно мгновение, с тех пор как Музыкант застыл. Сплав ощущения неполноценности, просветления, и какой-то жуткой тоски обуяли его. Из глаза выкатилась капля, нахлынула невыносимая жажда прожить жизнь еще раз. Спустя еще одно мгновение он умер, и ему, впрочем, было уже все равно.