Кабинет фей

Понсе де Леон выбрал самый трогательный мотив и самые нежные слова из всех, какие только помнил; голос его звучал все громче, и казалось, что даже эхо не решается отозваться, боясь прервать его, — все погрузилось в зачарованную тишину, соловьи заслушались, зефиры затаили дыхание. Сам граф де Агиляр уже едва узнавал голос своего кузена, так прекрасно он звучал.

Пропев этот чудесный мотив, он спел и следующий, на который сочинил такие стихи:

Чтоб сердце полонить,Любви мгновения хватает,Но как же всяк из нас страдает,Когда пытается сей пламень угасить!

— Я понимаю, кому адресована эта песня, — сказал граф, перебивая его, — уверен, что вам пришлось выдержать не один бой со своей страстью, такой неистовой и необычной.

Дон Габриэль отвечал:

— Мой разум, как вам известно, до сих пор был мне не слишком полезен в этом деле.

— Как знать, — прибавил граф, — быть может, увидев ту, кого любите, вы тем легче исцелитесь.

— Ах! Я не льщу себя такой надеждой, — сказал дон Габриэль, — да и увижу ли я ее? Я надеялся, что песни мне помогут, и, однако же, никого не видно, никого не слышно.

— Придется вам начать снова и петь без устали.

— Как! — воскликнул Понсе де Леон. — Вы хотите, чтобы я пел всю ночь?

— Раз вы влюблены как соловей, — отвечал на это граф, — так и пойте столько же, сколько он.

Понсе де Леон тут же спел такой куплет:

Не защищен приют ничей

От всех терзаний, что любовь                               нам посылает,И сердце гордеца сгораетОт жара, что зажег в нем                         дивных взор очей.

Исидора, Мелани и бывшая при них благородная девица по имени Роза уже спустились в сад и тихим шагом шли к усадьбе, как вдруг услышали этот голос, показавшийся им таким чудесным, что они тут же со всех ног побежали обратно к павильону, поднялись в комнату и приблизились к окнам с поспешностью, не оставившей Понсе де Леону и графу сомнений, что девицы хотят их послушать.

Легко догадаться, что наш влюбленный ничего не упустил, чтобы очаровать этих дам, но время от времени повторял своему кузену:

— Признаюсь, мне было бы весьма жаль моих стараний, окажись вдруг, что Исидоры здесь нет.

Он говорил шепотом; и каково же было их удивление, когда вдруг наверху начался маленький концерт. Исидора играла на арфе, Мелани на гитаре, а Роза на виоле[120]. В комнате зажгли множество ярких свечей. Дон Габриэль едва не умер от радости, льстя себя надеждой, что вся эта симфония с иллюминацией отчасти затеяна ради него; но слышать ему показалось мало, нужно было непременно найти способ увидеть. Тут сослужила ему службу его легкость: он забрался на дерево и сумел без труда увидеть дам, державших инструменты. Впрочем, он был слишком далеко, а жалюзи слишком густы, чтобы иметь удовольствие различить их черты.

Девицы играли мало: им больше нравилось слушать очаровавший их прекрасный голос, чем собственную игру. Они все еще внимали пению, когда граф де Агиляр принялся громко стонать.

— Как больно, брат мой, — говорил он, — рана моя ноет все сильнее, и, если придется провести здесь ночь, завтра я умру.

— Увы, — отвечал дон Габриэль, — что же нам делать? Придется пойти в этот дворец и попросить помощи.

Они нарочно говорили громко, чтобы их услышали.

— Это, должно быть, странники, — сказала Исидора, — сейчас ополчение направляется в Туй, и на них, наверное, напали какие-нибудь солдаты.

— Ах, сестрица, — воскликнула Мелани, — не следует отказывать в милосердии людям, которых могут убить нынче же ночью под нашим окном; надобно заговорить с ними и объяснить, что им делать.

Тут Исидора громко произнесла:

— Вы должны постараться выбраться из этого леса, здесь вас подстерегает много опасностей.

Понсе де Леон поспешил ответить ей:

— Мы возвращаемся из Сантьяго, сударыня, на нас напали грабители и ранили моего брата мечом в бок. Еще так недавно он мог идти самостоятельно, но вот силы оставили его; я уложил его под этими деревьями и не знаю, что делать такой темной ночью.

— Нам очень жаль вас, — отвечала Исидора, — за нами дело не станет, вас примут здесь и дадут вашему брату время поправиться.

— Да воздастся вам за это на небесах, — отозвался граф, — скажите же, сударыня, к кому нам обратиться?

— Подойдите ко дворцу и спросите капеллана, — объяснила Мелани, — ему приказано давать приют пилигримам, а мы пошлем вам помощь сразу, как сможем; только не рассказывайте никому, что говорили с нами, однако если вы знаете какие-нибудь романсы, не забудьте их: здесь их очень любят.

Закончив разговор, барышни закрыли окна, погасили свечи и побежали в комнату к донье Хуане, чтобы проведать, как пойдут дела у пилигримов. Вскоре явился капеллан и доложил, что двое молодых людей, одного из которых грабители ранили мечом по дороге из Сантьяго, просят приюта; он добавил, что никогда еще не видел таких красавцев и к тому же, судя по внешности, из благородных семей.

— Они испанцы?

— Нет, сударыня, фламандцы.