Кабинет-министр Артемий Волынский

   — Герцог Мекленбургский Карл Леопольд!

Пётр вышел из-за стола. Невзрачный, низенький, брюзгливый Карл вошёл чуть ли не бочком, и хотя все его манжеты и пышные воротники были в полном порядке, он заметно волновался. Пётр подскочил к герцогу, обнял его, расцеловал и повернулся к Екатерине.

   — Матушка, вот наш зятёк наречённый, — обрадованно произнёс он.

Екатерина сделала книксен, встала из-за стола и Катерина, невеста. Герцог оглядел её, невысокую, толстую, как бочка, но с великолепными, сверкающими зубами.

Пётр представил герцога и Анне, герцогине Курляндской, и та увидела в глазах его мелькнувшую мысль: «Ах, зачем не ты моя невеста, а эта маленькая косоглазая хохотушка!»

Герцог был вежлив и любезен, едва не склонялся низко перед Петром, но слова, обращённые к невесте, цедил сквозь зубы. И Анна радовалась, что не отдал её замуж Пётр за этого немчика — хватит ей одного такого...

Эйхгольц нашёл нужным извиниться перед царицей и невестой:

   — Кажется, светлейший жених ещё не довольно познакомился, и от дороги тяжёлой не в весёлом расположении духа. Но это пройдёт, — поспешно добавил он, заметив признаки неудовольствия на лице Екатерины.

Со всех сторон начали подходить к герцогу иностранные и российские министры с поздравительными приветствиями.

Роскошный ужин ждал всех. Анна обратила внимание, садясь возле невесты, что герцог холоден и угрюм. Она взглянула на его советника Эйхгольца и увидела, как тот подошёл к герцогу сзади и тихонько прошептал на ухо:

   — Благоволите, ваше высочество, предложить тост за вашего нового родителя и вас как нового сына его величества...

Герцог встал и слово в слово повторил подсказку Эйхгольца. Пётр обрадованно вскочил с места и обнял герцога. Все кубки были осушены до дна. Гремели орудийные залпы...

Пиры на второй и третий день прошли без всяких странностей, а на четвёртый герцог вздумал спорить с Петром. Пётр высказал точку зрения, что для кавалерии лучше рубить саблями по-русски, нежели колоть по-шведски. Герцог, одевавшийся как шведский генерал, нацепивший большую шведскую шпагу, яростно защищал противоположное мнение. Анна заметила, что советника герцога Эйхгольца часто бросало то в жар, то в холод — он то бледнел как мертвец, то краснел как маков цвет.

И она поняла, насколько трудно услуживать такому господину, как её будущий зять, муж её сестры. Она тихо проговорила это Катерине, но та со свойственной ей легкомысленностью только рассмеялась в ответ. Всё ей было нипочём!

Анна не знала, о чём беседовали герцог и Эйхгольц, возвращаясь домой, но предполагала и была недалёка от верного ответа. Эйхгольц предостерегал своего господина:

   — Ради бога, берегитесь, ваше высочество! Вы имеете дело с таким государем, с которым надобно обходиться осторожно! Да и какое вам дело, что лучше — колоть или рубить? Конечно, вы приехали сюда, чтобы колоть, но иначе...

Герцог высокомерно ответил, что надо заблаговременно приучить царя думать так, как думает он. Эйхгольц только покачал головой. Переговоры по брачному контракту затянулись надолго.

Эйхгольц сетовал по этому поводу:

«Когда граф Горн сочинял брачный контракт между покойным герцогом и его супругою, то не имел другого труда, кроме составления выписки из прежних договоров герцогского дома. И за то ему дали 1000 червонцев да сверх того серебряный сервиз в 5000 гульденов. А российские министры и слышать не хотят о прежних договорах герцогского дома, говоря, что дело идёт об императорской принцессе, которую следует иначе обеспечить, нежели прежних герцогинь Мекленбургских. Прежним герцогиням, бывшим не одной веры с супругами, позволялось иметь только одного духовника. Русские же требуют содержания архимандрита и 12 человек певчих. Прежним обер-гофмейстеринам назначали 500 талеров жалованья, теперь русские требовали 3000 и в той же соразмерности жалованья придворным дамам».

Анна не понаслышке знала обо всех этих спорах. То и дело встречала она в длинных и узких переходах епископского замка Головина, Шафирова или Петра Андреевича Толстого и не то чтобы выспрашивала, а просто интересовалась их жизнью. И те ей, как сестре невесты, будущей герцогини Мекленбургской, рассказывали обо всех мелочах споров. Анна училась на этих рассказах, как говорится, мотала на ус все последние сплетни и новости. Сестре она ничего не говорила — той ни до чего не было дела, — Анна взяла на себя роль старшей сестры, хотя и была моложе Катюшки на три года. И мать здесь не крутилась: некому было отстаивать интересы сестры.

Впрочем, Пётр поручил тяжбы по денежным вопросам своим министрам, и они свято выполняли его указания. Споры были такими трудными, что едва не довели Эйхгольца до тяжёлой болезни. Впрочем, Эйхгольц зря старался защищать интересы мекленбургской короны. Едва заканчивал он спор своей победой в каком-нибудь мелочном деле и уходил домой довольным, как вечером все его победы оборачивались поражением.