Кадавр. Как тело после смерти служит науке

Я не преподаю анатомию, но могу понять такое решение. Несколько месяцев назад подумывала, не сделаться ли скелетом в учебном классе медицинского факультета. Когда-то давно я читала рассказ Рэя Брэдбери о человеке, которому не давал покоя собственный скелет. Он воспринимал его как разумное и зловещее существо, поселившееся внутри него и ожидающее его смерти, после чего кости смогут наконец зажить самостоятельно. Я стала думать о моем скелете, этой твердой замечательной конструкции внутри меня, которой я никогда не увижу. Я не воспринимала его как узурпатора, скорее как дублера, способного на бессмертие. Я любил а слоняться по комнатам, ничего больше не делая, и посмотри, я делаю это и после смерти. Кроме того, учитывая низкую вероятность существования загробной жизни, в том числе и на других планетах, попав на медицинский факультет, я смогла бы наконец увидеть, как выглядят мои кости. Мне понравилась мысль, что после моего ухода мой скелет сможет жить в залитой солнцем и наполненной голосами классной комнате. Я хотела бы быть загадкой для будущих студентов-медиков: Кем была эта женщина? Что она делала? Как она сюда попала?

Безусловно, «загадочности» можно добиться гораздо более простым способом — путем завещания останков для научных исследований. Примерно 80% тел, переданных для научных исследований, попадают в анатомические лаборатории для препарирования. Практически наверняка лабораторный труп занимает мысли препарирующих его студентов. Но для меня проблема заключается в том, что, хотя скелет остается неизменным и эстетически приятным, этого не скажешь о теле восьмидесятилетнего человека. Мне не хочется вызывать отвращения у молодых людей своей обвислой кожей и атрофированными конечностями. Мне сорок три, и на меня уже смотрят без восторга. Предстать в виде скелета было бы не так унизительно.

Я решила заняться этим вопросом и связалась с антропологическим музеем Максвелла в Университете Нью-Мехико, который принимает тела специально для извлечения костей. Я рассказала музейному работнику о своей книге и попросила разрешения прийти и посмотреть, как делают скелеты. В рассказе Брэдбери кости главного героя извлекает через рот некий чужестранец, замаскированный под прекрасную женщину. Остальное тело собирается в виде бесформенной лужи в спальне, и при этом не проливается ни капли крови.

Чего не скажешь о лаборатории музея. Мне сказали, что я могу увидеть одну из двух стадий процесса: «разделку» или «вываривание». Разделка представляет собой приблизительно то, что мы понимаем под этим словом. Сотрудники лаборатории высвобождают кости единственным возможным путем — путем обрезания окружающей их плоти. Оставшиеся мышцы и сухожилия растворяют путем вываривания костей в каком-то растворе на протяжении нескольких недель, периодически сливая бульон и заменяя его новым раствором. Я представила себе молодого студента из Падуи, склонившегося над кастрюлей, в которой кипит голова любимого профессора медицины. Я также подумала об актерах из труппы шекспировского театра, о котором читала несколько лет назад. Они отказались выполнить последнюю просьбу одного из своих собратьев, который перед смертью попросил, чтобы его череп использовали на сцене в качестве черепа Йорика. Людям действительно непросто исполнить такое пожелание.

Примерно через месяц я получила из университета новое письмо. Они писали, что перешли на другую методику, основанную на использовании насекомых. Теперь «разделку» тела вместо людей потихоньку осуществляют личинки мух и плотоядные жуки.

Я не подписала бумаги о том, что хочу стать скелетом. По одной простой причине. Я не живу в Нью-Мехико, а они за мной не приедут. Кроме того, выяснилось, что в университете не делают скелеты, там собирают только кости. Кости остаются в разрозненном виде и складываются в университетской коллекции [67]

.

В Америке, насколько я знаю, никто не занимается изготовлением скелетов. Подавляющее большинство скелетов для медицинских учебных заведений раньше производилось в Калькутте. Теперь это не так. Как было написано в статье, опубликованной в газете Chicago Tribune 15 июня 1986 г., Индия в 1985 г. запретила экспорт костей в результате ряда сообщений о существовании преступных групп, которые воровали и убивали детей, чтобы продать их кости и черепа. По одной версии, которая, я очень надеюсь, была сильно преувеличена, в штате Бихар каждый месяц погибали полторы тысячи детей, чьи кости отправляли в Калькутту для экспорта. После введения запрета источники человеческих костей практически исчезли. Некоторое количество поступает из стран Азии, где, по слухам, их вырывают из могил на кладбищах в Китае или воруют из мест массовых расстрелов в Камбодже. Эти кости старые, обычно плохого качества, и поэтому в большинстве случаев натуральные кости стали заменять пластиковыми изделиями. В общем, приходится распрощаться с мыслью стать скелетом.