Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века

В январе 1847 года я поступил в Тульский Александровский малолетний кадетский корпус, составлявший неранжированную роту Орловского Бахметьева корпуса. После экзамена, произведенного единолично инспектором классов штабс-капитаном В. И. Пясецким, я был принят в младшее отделение 2-го приготовительного класса. Не могу пожаловаться, чтобы товарищи отнеслись ко мне, как к новичку, враждебно; обступили меня, предлагали разные вопросы: например, ел ли я дома физику и химию, а когда я отвечал, что не ел, то перешли к вопросам: учился ли я тому-то и тому-то; тут я погрешил и сказал, что я это учил, и они решили, что я должен поступить в старший класс, причем отнеслись ко мне очень дружелюбно. Контингент воспитанников состоял из поступивших в корпус в августе месяце и прибывших из малолетнего Александровского Царскосельского <кадетского> корпуса. Это тоже были мальчики не свыше 10 лет, но считались «старыми» кадетами; они руководили играми и умели делать разные коробочки, альбомы (дворцы) и проч. Директором был полковник Языков, которого мы мало видели, а ротным командиром — Петр Иванович Гинц; этот маленький, коротко стриженный капитан, с вечно суровым и неприветливым лицом, и был наш главный руководитель.

Воспитательная часть лежала преимущественно на дядьках, которых было четверо, по числу отделений в роте. Это были отставные унтера, преимущественно гвардейских полков они обучали нас фронтовой выправке, а также блюли за нашим туалетом, строго наблюдая, чтобы носовые платки не были скомканы, а сложены в карманах; перед обедом они выносили медные тазики с квасом, куда обмакивали головные щетки и причесывали нас с висками на лоб, причем потеки от кваса так и засыхали на наших лбах. Учительский персонал состоял из законоучителя Дарского, учителя естественной истории и русского языка Шиманского, математики подполковника Мясковского (он, кажется, был и корпусный казначей), чистописания и рисования Саратова, француза Крауза и немца Берхмана. Лучшие по успехам воспитанники записывались в классе в списках над красной чертой, средние — под красной, а худшие — под черной; здание корпуса было чрезвычайно нарядно: большие спальни, на стенах которых золотыми буквами были надписи о времени посещения корпуса членами императорской фамилии.

В августе месяце в кибитках, помещавших по четыре кадета, вся рота отправилась в Орел для последнего укомплектования Орловского корпуса, так что в последующие годы из Тулы только прибывали перешедшие во 2-й общий класс.

Прибывши в Орел, мы остановились на берегу реки Орлика. Здесь мы вымылись, почистились и строем пошли в корпус, где составили 2-ю мушкетерскую роту. Встретил нас там директор корпуса генерал-майор Сергей Николаевич Тиньков и в заключительной речи объявил нам, что об обмочившихся в постели публикуется в приказе по корпусу. Действительно, в приказе по корпусу, который читался нам пред вечерней молитвой, после нарядов на дежурство и приказов по военно-учебным заведениям была рубрика: «Сего числа обмочились в постели». <…>

В каждой роте были по четыре дежурных офицера, преимущественно назначаемых из армейских пехотных полков; были и кавалеристы, артиллеристы и гвардейцы. Все они мало значили как воспитатели и смотрели только на своих дежурствах за тишиной и нарушавших ее наказывали на штраф (стоять посреди залы), а также лишали последних блюд — одного или двух; некоторых, но, слава богу, их было немного, лишали на ночь тюфяка, и таким приходилось спать на одних только кроватных досках.

Но были и исключения, и приходится с большим удовольствием вспоминать о дежурном офицере штабс-капитане лейб-гвардии Волынского полка Порфирии Алексеевиче Иващенко — это был истинный воспитатель, принимавший участие во всех играх кадет; он умело и сердечно относился к нам, и мы его очень ценили, а на его дежурстве старались соблюдать тишину и порядок (Порфирий Алексеевич во время Крымской войны был командиром Севского пехотного полка).

Не могу не отметить прекрасный прием Порфирия Алексеевича: при утреннем вставании неприятно было расставаться в 6 часов утра с постелью, а потому дежурные офицеры поднимали постоянно крик, шум, сыпались угрозы лишить утреннего завтрака, сдергиванья одеяла и проч., а Порфирий Алексеевич на своем дежурстве, после пробития зари, обходил нас и, нежно потрагивая, говорил: «Проснитесь»; потом, спустя несколько минут, уже командовал: «Вставать!» — и всякий старался немедленно исполнить его приказание, другие же дежурные офицеры не брали в пример подобный способ.

Как противоположный тип, вспоминаю дежурного офицера Тетерина, перешедшего в корпус из Конной артиллерии. Это был человек с каким-то неприятным гробовым голосом и наказывавший без утреннего завтрака, минуя обеденные лишения блюд, зная, что для воспитанника это было тяжелое наказание быть голодным до обеда. Тетерин после был ротным командиром и за инцидент в лагерях с одним красивым воспитанником своей роты был отчислен в гарнизонный батальон, хотя место ему должно быть в арестантских ротах. Тетерин был женатый человек. <…>