Кадеты и юнкера

Дрессировка, которой мы подвергались в помещении Школы днём и ночью, была жестокая и отличалась большим разнообразием. В неё входили и классические приседания, выполнявшиеся во всех углах и при всех случаях для развития «шлюсса» и «шенкелей», и бесчисленные повороты направо, налево и кругом, чтобы довести нашу «отчётливость» до совершенства, и многое другое. Курительная комната, спальни, коридоры и все прочие помещения были постоянной ареной этих занятий. Дежурные офицеры, посуточно находившиеся в помещении эскадрона, делали вид, что ничего не замечают, так как понимали и ценили эту систему, сочувствовали ей и сами ею в своё время были воспитаны. Надо при этом отдать полную справедливость старшему курсу в том, что он для дрессировки молодёжи не жалел ни своего времени, ни сил, ни отдыха. С утра и до вечера можно было наблюдать повсюду картину того, как «корнеты», расставив каблуки и запустив руки в карманы рейтуз, трудились над молодёжью во славу Школы. Такой труженик обыкновенно начинал с того, что, разведя каблуки, коротко звякал шпорами и командовал:

– Молодёжь!.. В такт моим шпорам до приказания.

Немедленно комната наполнялась вокруг него чётко вращающимися автоматами. В спальнях некоторые переутомившиеся корнеты давали себе отдых, молодых, впрочем, не касавшийся. Отдыхающий «офицер» лежал на койке, а рядом с ним два или три «сугубца» в интересах развития «шенкелей» методично приседали, держа руки фертом в бока. Только после девяти часов вечера, перед тем как ложиться спать, в эскадроне прекращался всякий цук, и юнкера младшего курса могли отдыхать, лёжа на кроватях, читать и делать всё, что им угодно, никем и ничем не тревожимые. Перед сном, в 10 часов вечера, юнкера младшего курса были обязаны складывать на низкой тумбочке, стоящей у ног каждой кровати, свою одежду и бельё в правильные квадраты, причём нижним и самым большим был китель, затем, всё уменьшаясь в размерах, рейтузы, кальсоны и носки. Поначалу, пока юнкера младшего курса не набивали руку в этом деле, «квадраты» были недостаточно правильными, и тогда случалось, что дежурный по эскадрону портупей-юнкер будил виновника и заставлял его при себе заново складывать квадраты, в наказание давая ему один или два наряда.

На языке Школы, то есть особом кавалерийском жаргоне, на котором юнкера говорили между собой, почти всякое понятие и всякая вещь в училищном общежитии носили свои особые наименования. Начальник Школы назывался «сто пятьдесят большое», командир эскадрона – «сто пятьдесят малое», инспектор классов, полковник генштаба С. – «сто пятьдесят капонирное», старший врач – «сто пятьдесят клистирное», а сменные офицеры – «двадцать шесть». К химии, артиллерии, фортификации и прочим «некавалерийским» наукам можно было относиться с небрежностью, зато науки, имевшие прямое отношение к службе кавалерии, как езда, вольтижировка, военно-сапёрное дело, иппология и др., должны были изучаться не за страх, а за совесть и манкировать ими или, на юнкерском языке, – «мотать», считалось непозволительным; и молодёжь за попытки к этому строго наказывалась старшим курсом. Кадеты, переведённые в Школу до окончания курса, считались прибывшими из такого-то «болота», окончившие среднюю школу в штатском учебном заведении числились «прибывшими с вокзала». Шпоры и кителя могли быть только у «корнетов»; те же предметы на юнкерах младшего курса именовались «курточками» и «подковками». Зад юнкера младшего курса назывался «крупом», и так как полагалось считать, что молодой ездить не умел и потому натирал себе эту часть тела, то при каждой покупке чего бы то ни было в юнкерской лавочке ему вручалась обязательным приложением крохотная баночка вазелина для смазки воображаемых повреждений.

Молодого, обнаружившего неприличный аппетит за казённым столом, г.г. корнеты, чтобы научить приличию, после обеда вели в лавочку и там закатывали ему «скрипку». Она заключалась в том, что его кормили разными вкусными вещами, но в таком порядке, что он рано или поздно кончал «поездкой в ригу», ему любезно предлагали после арбуза кильки, затем кефир, виноград, ростбиф и т. д.

Из четырёх дверей, ведших в спальни эскадрона, где юнкера располагались повзводно, две были «корнетскими», равно как и половина зеркал-трюмо, там стоявших. Пользоваться ими младший курс не имел права. То же самое относилось и к курилке, где на полу имелась борозда, по преданию, проведённая шпорой Лермонтова и потому именовавшаяся «лермонтовской», за которую «зверям» доступ был запрещён.

В Николаевском кавалерийском училище, которое М. Ю. Лермонтов окончил в 1834 году, культ его поддерживался традициями; самому поэту приписывалось авторство многих традиций, существовавших в Школе моего времени. На юнкерском языке его иначе не называли, как «корнет Лермонтов». Даже наш сменный офицер, также в своё время окончивший Школу, на строевых занятиях командовал нам:

– От памятника корнету Лермонтову по линии в цепь… бегом марш!