Кадеты и юнкера. Кантонисты

Нечего, конечно, и говорить, что городские отпуска для нас с Сережей являлись лишь паллиативами, рассеивающими на несколько часов скучную корпусную обстановку, и лишь слегка напоминали приволье усадебной жизни, в которую мы были влюблены и к которой всей душой стремились. На родину мы, впрочем, попадали с Пушечниковым чаще других кадет, так как наши семьи жили от Воронежа: его в двух часах езды по железной дороге, а моя — в пяти. Первый настоящий отпуск Домой поэтому наступал для нас только на Рождестве, когда нас отпускали на целые две недели, в начале двадцатых чисел декабря. С утра в этот день уроков не было, и дядьки выкладывали каждому из нас на кровать отпускное обмундирование, состоявшее из новой черной шинели, пары таких же брюк, мундира с галунами, фуражки и белья. Дежурный офицер выдавал отпускные билеты и деньги на проезд. На вокзале в этот день нас уже ожидал особый, «кадетский» вагон третьего класса, отведенный заботливым начальством только для кадет, — других в него никого не пускали. В нем под командой старшего из нас мы разъезжались по домам. Такие вагоны одновременно уходили из Воронежа на Курск, Тамбов и Ростов.

Через два перегона от города, на станции Землянск, сходил мой друг, а сейчас же за этой станцией уже начинались и мои родные места — Щигровский уезд Курской губернии. На этом перегоне я почти всегда встречал кого-либо из родных и знакомых. Бывали при этом довольно забавные случаи, весьма красочные и характерные для того, теперь уже далекого времени. Так, помню раз, когда однажды наш «кадетский» вагон совершенно опустел, я, соскучившись в одиночестве и надеясь встретить кого-нибудь из знакомых в поезде, купил билет второго класса и обошел все вагоны. Знакомых не оказалось, и я сел в углу вагона второго класса. В этот момент проходил контролер, видевший меня только что в третьем классе, и, вообразив, что я сел по билету третьего класса во второй, высказал вслух свое подозрение. Я обиделся и ответил, что он, привыкнув иметь дело с безбилетными «зайцами», не умеет обращаться с порядочными людьми. Контролер, задетый моими словами, вломился в амбицию, и между нами началась перепалка, на шум которой из соседнего купе появился какой-то толстяк с погонами полицейского чиновника. Он немедленно стал на сторону контролера и потребовал от меня мой отпускной билет. Под угрозой вызова станционного жандарма я принужден был выполнить это требование и протянул мои бумаги, которые они оба стали разглядывать. Прочитав мою фамилию, полицейский чин спросил, куда я еду. Я ответил, что в отпуск, к отцу в имение. Это заставило их обоих переглянуться, а затем контролер упавшим голосом спросил, кем именно приходится мне председатель Управления юго-восточных железных дорог. Узнав, что председатель — мой дед, железнодорожник осведомился о здоровье дедушки и — исчез из вагона.

Полицейский, молча слушавший наш разговор, спрятал обратно в карман свою записную книжку, в которую начал было писать мои приметы, возвратил мой билет и, крякнув, как человек, сделавший глупость и сознающий это, после небольшой паузы спросил:

— А… Лев Евгеньевич — дворянский предводитель, значит, ваш дядюшка?

— Нет, это мой отец…

На лице полицейского при таком ответе появилась приятнейшая улыбка, и он сделал движение, похожее на попытку обнять меня.

— Боже мой!.. Какое кипрокво, какой приятный случай! Так вы, значит, сынок его превосходительства… Ну, как я рад!.. Позвольте со своей стороны отрекомендоваться: вновь назначенный щигровский исправник!

При этом он привстал и щелкнул каблуками…

Всю дальнейшую дорогу исправник, явно стараясь загладить свое прежнее отношение ко мне, одолевал меня своей любезностью и, наконец, дошел до того, что предложил на одной из остановок выпить с ним «на приятельских началах» рюмку водки в буфете. По прибытии поезда на нашу станцию Красная Поляна он, обнаружив совершенно неуместную энергию, вызвал грозным голосом станционного стражника, которому отдал строжайший приказ: «Проводить г. кадета до имения его превосходительства ввиду ночного времени». Эта излишняя забота привела меня в ужас, так как неминуемо вызвала бы расспросы моего строгого отца, которому я никак не собирался сообщать о конфликте, вызванном мною в поезде. К счастью, стражник оказался парнем смышленым и с удовольствием согласился на мою убедительную просьбу к нему «отставить проводы», благодаря чему я избавился от угрожавшей мне родительской головомойки.

ВОЕННЫЕ ПРОГУЛКИ И ПАРАДЫ

Через неделю после перехода в шестой класс нас выстроили в коридоре строевой роты и повели в оружейный цейхгауз получать винтовки и штыки — предмет кадетских мечтаний в младших классах. Цейхгауз помещался на хорах сборной залы, и ход в него был из помещения второй роты. Здесь в длинных деревянных стойках рядами стояли новенькие, блестящие маслом винтовки кавалерийского образца с примкнутыми к ним штыками, на которых висели желтые подсумки для патронов. Под каждой винтовкой, на рейке, белели бумажки с фамилиями каждого из нас.