Кадота: Остров отверженных

В молчаливом единодушии никто не пришел на помощь Харитону. Он так и валялся без сознания в грязи, а на лбу расцветал внушительный синяк.

По мере того как мы удалялись, оставляя позади отголоски перешептываний, меня охватило необычное чувство покоя.

Больше никто не посмеет нам угрожать. Никто не сможет причинить нам вред. По крайней мере… Пока я рядом с Зораном.

Пума

Наступивший вечер превратился в клубок полумрака и безмолвного созерцания в успокаивающей обстановке комнаты Зора. Наши тела покоились на его кровати, плечом к плечу. Мои пальцы выводили узоры на простыне.

– О чем думаешь? – он прервал тишину, голос усталый и сжигаемый беспокойством.

Оторвавшись от размышлений, я выдохнула, края моих губ дрогнули в полуулыбке.

– …Думаю, больше никогда не надену платье.

Зор приподнялся на локтях, нахмурив брови, а темные локоны съехали на лоб.

– Почему?!

– Потому что… это не для меня. Поняла, что не чувствую себя комфортно в таких вещах.

Бурный вихрь в его карих глазах постепенно утих.

– Охотиться в юбке такая себе идея, да?

Ага, – протянула я, усмехнувшись. – К тому же такие вещи точно не созданы для бегства… От всего и всех.

Тишина снова нависла над нами.

– …Ото всех?

На моих губах заиграла легкая улыбка.

– Конечно, это не касается тебя, Зор! Без тебя любой оазис, куда бы я ни убежала, будет засушливой дырой.

Его густые ресницы затрепетали, не решаясь выразить других эмоций. Вскоре для меня расцвела радушная улыбка. Тусклый свет свечей искажал черты его лица, разглаживая безупречные контуры и подсвечивая созвездия в глубинах его глаз.

– К кому я буду обращаться за советом в критические моменты? Чьи рассказы на ночь я буду слушать?… А кто будет отгонять от меня подвыпивших придурков на вечеринках? А?

Зоран устремил взгляд в потолк. Но я все же увидела его: томительное, сияющее выражение. Надежда горела в его глазах ярче, чем любое пустынное солнце.

…

Когда я брела домой после рабочего дня, куртка, которую одолжил мне Зоран, казалось, обнимала меня с его теплом. Представить себе жизнь без его поддержки и жестов доброты было просто немыслимо.

Когда я вошла в дом, слабый шепот разговора встретил меня на пороге, что было странно, учитывая поздний час.

Устало прислонившись к дверному косяку гостиной, я еле уловила обрывки разговора.

Голос моего отца звучащий с несвойственной ему властностью, привлек мое внимание.

– …Ты же обещала присматривать за ней, пока я работаю.

– Она уже не ребенок. А у меня полно своих дел в яслях! Я не могу постоянно следить за ней. – мамин ответ прозвучал раздраженно.

В комнате повисла тишина.

Папа отозвался сухо: – Она еще ребенок. Просто прибавила в росте.

Возникло чувство тревоги. Почему родители обсуждали меня, словно я – какое-то беспомощное дитя?

Мама поставила чашку на стол, и в ее тоне послышалось беспокойство: – Может, ты наконец-то позволишь ей жить самостоятельно, Рахим? Возможно, если бы у нее было побольше друзей, она бы не полагалась только на нас.

– Но у нее есть друзья, – возразил отец.

– Друзья? Ты имеешь в виду того фермерского мальчишку-рассена?

От ее уничижительного высказывания в адрес Зора у меня защемило сердце.

– Да, того фермерского парня, Елена. Он, к слову, еще и начинающий механик.

– Ей нужно больше общаться с представителями нашей расы Свагов. Я понимаю, что мы-то примем любой ее выбор относительно будущего мужа. А вот деревня – нет. Рано или поздно она выйдет замуж за голубоглазого, такого же, как и мы. Зоран ей не подходит. Они должны перестать общаться лучше сейчас, чтобы потом не было так больно, – горько прошептала мама.

Их полуночные перешептывания со временем смолкли, сменившись звоном моющейся посуды.

Я молча направилась наверх в свою комнату. Тяжесть их слов легла камнем на грудь.

Осторожно толкнув скрипучую дверь, я почувствовала, как запах состаренных пиломатериалов смешался со старыми книгами – родной запах. Чиркнула спичкой, зажигая свечу на столике возле кровати, пламя замерцало, отбрасывая тени на стены моей коморки на чердаке.

Совершая привычный обряд, я распустила длинные волосы и подошла к зеркалу. В глазах полыхало беспокойство. Возможно, это был его звонкий смех, звучавший в моих ушах, или тепло, которое давали общие секреты, но одна только мысль о Зоране заряжала меня решимостью действовать против навязанных устоев общества.

…

Нелегкий путь по траншее охотников – пережитку, отшлифованному руками времени, – проходил через все мои дни. На протяжении двадцати четырех километров тропа, укрывающая нас от солнца, призывала преследовать добычу в ее тенистых объятиях.

В монотонности продвижения мой взгляд наткнулся на точку вдалеке – дикий заяц, попавший в ловушку высоких стен. Ощущения от предстоящей погони наэлектризовали мои чувства, и я бросилась за ним.

Завязался поединок хищника и жертвы, завершившийся тем, что заяц, оказался в конечной точке нашего замысла – в метровом тупике.

– Хорошо, что ты не песчаная змея, дружок…

С осторожной заботой я осмотрела дрожащее существо, – гладкую шерстку, расширенные глаза, в которых отражался ужас, трепещущие ушки, прислушивающиеся к каждому шороху.