Кафе «Ностальгия»

Натура. Вторая половина дня. Малекон. Башня японского сада ресторана «1830». Самуэль и Андро, расположившись на камнях, созерцают город, сидя спиной к морю. Чуть дальше целуются Монги и Грусть-Тоска.

АНДРО. Гляжу, ты расстроен, брат. Что за идиотский день! У меня предчувствие, что мы никогда не доберемся до острова – сколько всего случилось на таком коротком пути. Мы уже исчерпали энергию приключений.

САМУЭЛЬ (смотря недоверчиво на парочку Монги – Грусть-Тоска). На островах без приключений не обходится. Так говорят, я это вычитал в одном учебнике по политической географии.

Общий план горизонта. Затемнение.

Натура. Вечер. Парапет Малекона. Рядом с рестораном «1830». Множество молодых людей, лежащих или сидящих у парапета. Кто-то играет на гитаре и поет, кто-то пьет ром из горлышка, кто-то курит травку. На широком тротуаре нагромождены велосипеды. Из частных такси выходят туристы, подходят к парапету, делятся впечатлениями. Есть смешные старички, обнимающиеся словно дети, этакие милые птички; есть и молодые туристы, с рюкзаками и без гроша в кармане. Здесь продается все: от свиней с прооперированными голосовыми связками до горстей кокаина, расфасованного по носкам. Среди толпы – Монти, Андро и Самуэль, развалившиеся на автомобильных камерах весьма вальяжно. Грусть-Тоска, взобравшаяся на парапет, вышагивает, словно танцовщица классического балета: фуэте, плие, полуплие и так далее. Изумленная публика внимательно следит за ней.

ПУБЛИКА (громко, в тот момент, когда Грусть-Тоска делает реверанс). Великолепно, неподражаемо, умопомрачительно, давай, Чарин!

Из частного такси выходит Ньевес в сопровождении своих преследователей и одного инстранца; она дает понять, что с этими типами все улажено. Андро первый замечает ее и трогает за плечо Заику. Тот жестом отвечает, что ему все равно, и продолжает забавляться номерами Грусть-Тоски. Самуэль встает и идет к Ньевес. Очевидно, она здесь известна каждой собаке, все ей улыбаются и здороваются с ней. Преследователи несколько отстают, они не спускают глаз с иностранца, тот разговаривает с двумя продавцами. Ньевес идет вперед, по дороге тискает парочку своих подхалимок-подружек, потом оказывается перед Самуэлем.

НЬЕВЕС. Ну вот, Монги связался с Печатью, то есть с Грусть-Тоской. Сегодня она уже не Паркометр, а Печать. Она говорит, что опубликует чужие стихи и экономические трактаты о животных, в первую очередь о собаках… Нет, если я и говорю все это… Еще один сумасшедший.

САМУЭЛЬ (недовольно). Крошка, по крайней мере, ее помешательство никому не причиняет неудобств. А ты, я погляжу, уже подружилась со своими врагами.

НЬЕВЕС. Что поделаешь. Или продаешь, или платишь. Я нашла себе другого дурака. (Она показывает на туриста.) Хочешь, раскрою тебе один секрет? Вот это все не твое. Твое – классом повыше.

САМУЭЛЬ (закрыв глаза). Я хочу снова быть с тобой, но по-другому…

НЬЕВЕС (сухо). «По-другому молчаливо»? (Иронично, напевая песенку.) «По-другому молчаливо ты входишь в меня улыбаясь, как будто весна накатила, а я умираю». [197]

Нельзя по-другому.

САМУЭЛЬ. Можно. Если поговорить, познакомиться поближе…

НЬЕВЕС. У меня нет времени на романтику, дорогой, и тем более с кубинцами. Я не женщина, я – основной материал, грубый национальный продукт; мне нужны зеленые, а у тебя их нет, а если бы они у тебя и были, я все равно не стала бы тебя лишать их, я не люблю злоупотреблять… Почему ты дружишь с Заикой? У тебя с ним нет ничего общего. Тебя родили на этот свет, а его высрали, как и меня.

САМУЭЛЬ (заносчиво). У нас с ним есть общее, и даже больше, чем ты можешь себе представить.

НЬЕВЕС. Неужели, и в чем же оно? В том, что ты залез на его подружку, или в том, что ты тащишься за ним? Только не говори, что желаешь заняться с ним и со мной групповухой. Оргии дорого стоят.

САМУЭЛЬ (цинично). Вежливость азарту не помеха.

На некотором отдалении в кадре появляется Андро, пьяный до невозможности. Он забирается на парапет и начинает речь.

АНДРО. Итак, ни словом больше, ни словом меньше, но я должен сказать вам всем, что я люблю мир, и… как же это трудно любить с красотой, с голодом, с желанием мира. А мир и согласие, мои дорогие соотечественники, мерцает, словно пламя свечи. Когда-то, очень давно, в такой же славный вечер, я пожарил себе яйцо, съел его, зажег свечку и был счастлив… А почему? Да потому, что я любил весь мир, хороший и плохой, честный и бесчестный, грязный и чистый, пьяный и трезвый, и эта любовь переполняла меня таким загадочным счастьем. В тот вечер я смеялся, я ржал как лошадь, и никогда, никогда мне не узнать, отчего меня так корчило тогда от смеха. Вот смеешься, и все тут. Уметь смеяться – это самое важное, что может случиться с человеческим существом во все времена!..

Камера скачет, переходя то на Грусть-Тоску, то на Монги, то снова возвращается к Андро, он оступается и падает на зрителей. Камера застывает на Самуэле с кинокамерой в руках. Атмосфера нереальна, похоже, будто сумасшедший дом вырвался на свободу. Затемнение.

Интерьер. Раннее утро. Тоннель улицы Линеа. Монги, Андро и Самуэль идут по тротуару внутри тоннеля, они по-прежнему с рюкзаками и автомобильными камерами. Андро еще не отошел от вчерашнего, он насквозь пропитан ромом и заляпан грязью, он привязал колесо к поясу и волоком тащит его. Вдалеке мы видим Грусть-Тоску, она крадется за ними; на ее лице гипертрофированные ужимки шпиона, не желающего быть раскрытым. Андро и Самуэль шагают молча. Монги насвистывает ту же мелодию – «Лестница на небеса». Андро вдруг останавливается, вытаскивает баллончик с краской и разрисовывает выложенную плитами белую стену тоннеля. Самуэль пытается помешать ему.

АНДЮ. Отстань от меня.

Самуэль отталкивает его.

МОНГИ. Мы дойдем до Ла-П-п-пунтильи.

Затемнение.

Натура. Раннее утро. Ла-Пунтилья. Где-то вдали сверкают молнии, слышатся раскаты грома, однако дождь все никак не может начаться. Океан угрожающе спокоен. Андро и Самуэль прячутся в автомобильных камерах. Монги, стоя во весь рост, вглядывается вдаль.

МОНГИ (запинаясь сильно как никогда). Я д-д-должен с-с-сказать в-в-вам одну вещь. Я обманул в-в-вас, не б-б-будет н-н-никакой п-п-прогулки по морю. Я п-п-плыву в М-м-майами.

АНДРО (недоверчиво, не придавая сказанному значения). Да иди ты, не устраивай здесь «Экспедицию на Кон-Тики» [198]… Боже, какую гадость я пил.

Крупный план Самуэля, он более серьезно приглядывается к Монги.

САМУЭЛЬ. Почему же ты не сказал об этом сразу? Зачем обманывал нас?

АНДРО (озабоченно). Эй, Сами, ты что, поддаешься на его уловку? Это же еще одна его эротическая фантазия… Такого не было даже у Уолта Диснея [199]… МОНГИ (поворачиваясь к ним). Я п-п-плыву, и это н-н-не шутка, ложь не б-б-была бы так тяжела… Здорово б-б-было прогуляться с в-в-вами, но если кто-то хочет п-п-присоединиться ко мне, то п-п-пожалуйста. Я не т-т-теряю надежды, ч-ч-что вы п-п-поедете со м-м-мной. Я б-б-боюсь, м-м-мне ужасно с-с-страшно, но эта земля с-с-страшит меня б-б-болыпе, чем м-м-море.

САМУЭЛЬ (гневно). Ты что, обкурился или какого черта с тобой происходит? И ты не доверился нам? Разве мы не братья, старик? Ты что думаешь, я дам тебе уплыть, разве ты не понимаешь, что это опасно, черт тебя дери? Ты не помнишь, сколько народу потонуло? Я и сам не поплыву и тебе не позволю, не хочу, чтобы меня всю жизнь мучила совесть… Но, черт, к чему вся эта ерунда, эти бредни насчет плавания, зачем вдруг ни с того ни с сего нужно было вешать нам лапшу на уши?

АНДРО. Вы это серьезно или просто голову мне морочите?

МОНГИ. Серьезно. В-в-все решено, и я ни м-м-минуты здесь б-б-больше не в-в-выдержу.

АНДРО. И ты это взял и так просто решил, вот прямо сейчас? Нет, ты готовился к этому. Послушай, ты же знаешь, что я тоже не прочь смыться отсюда, но не так же. НЕТ!.. Это чересчур, почему я должен плыть, почему должен поддаваться на какую-то идиотскую блажь? Нет, ни за что не поплыву!

Начинается сильный дождь.

Спрятавшись за груду вещей, Грусть-Тоска слушает спор друзей. Дождь усиливается. Монги укладывает вещи, намереваясь приступить к исполнению своего плана, протягивает гитару Самуэлю.

МОНГИ. В-в-озьми на п-п-память.

САМУЭЛЬ (наваливаясь на него). Я не дам тебе уплыть, Заика, старина, разве ты не понимаешь, что это безумство?

Они дерутся. Самуэль наносит удар Монги. Андро пытается их растащить, все трое сплетаются в один клубок. Самуэль истерично плачет. Устав, они прекращают борьбу.

Монги удается выскользнуть из крепких объятий; он отбегает на несколько шагов, остальные, подавленные, сидят на земле.

МОНГИ. Не б-б-беспокойтесь, дождь сильный, но м-м-море б-б-будет спокойным – дождь без ветра. Да гори оно все синим пламенем и пропади трижды пропадом!

Схватив колесо, он бежит с рюкзаком за спиной в сторону каменистого берега, Андро и Самуэль устремляются за ним. Вдруг море озаряется феерическим светом, посреди волн появляется Дева Милосердия. Крупный план лица ошеломленного Самуэля.

САМУЭЛЬ. Дева Милосердия, Дева Милосердия!

Остальные тоже видят ее, но не могут поверить своим глазам.

АНДРО. По-моему, это подводная лодка!

МОНГИ (в смущении). Это маяк. Всего лишь маяк Морро, [200]м-м-мне н-н-нужно быть осторожным с этим м-м-маяком! Они могут меня обнаружить!

САМУЭЛЬ (зачарованно). Нет, это Дева Милосердия, это она. Я вижу трех Хуанов у ее ног!

В следующем кадре мы видим Деву, парящую над волнами; рядом, охраняя ее, скользит лодка с Хуаном Креолом, с Хуаном Индейцем и с Хуаном Негром.

АНДРО. Это Дева! Или подводная лодка?! Черт возьми, кабальеро, Пресвятой не существует!

Монги, воспользовавшись замешательством, бросается в море. Он бормочет молитву, глядя на чудо явления Девы.

МОНГИ. Давай, черт тебя дери, если это и вправду ты, то защити меня.

На берегу Андро и Самуэль мечутся из стороны в сторону. Наконец Самуэль бросается в океан, который начинает уже волноваться; в отчаянии он плывет изо всех сил. Образ святой сияет, освещая путь. Самуэль плывет все дальше и дальше, сражаясь с волнами и дождем. Он доплывает до Монги, нахлебавшись воды, хватается за автомобильную камеру. Высунувшись по пояс из воды, Самуэль обхватывает руками друга.

САМУЭЛЬ (плача). Заика, старина, не делай этого, ты утонешь, черт возьми!

Самуэль снова погружается в воду, он плывет обратно к берегу. Он и Андро теряют из виду Монги, – тот скрылся в безбрежном, окутанном мраком море, поскольку сияющее видение Девы уже исчезло за стеной дождя. Самуэль и Андро собирают вещи, перед ними стоит, застыв в разъяренной позе, Грусть-Тоска.

ГРУСТЬ-ТОСКА (плача от гнева). Дай мне свое колесо. (Она вырывает автомобильную камеру у Самуэля.)

Грусть-Тоска легко скачет по выступающим из воды камням. Молодые люди остолбенели. Самуэль попытался было броситься вслед за ней, но Андро удерживает его за рукав рубашки. Грусть-Тоска исчезает во мраке. Затемнение.

Натура. Светает. Малекон. Андро и Самуэль идут уже без камер, за спинами рюкзаки. Самуэль обнимает гитару Монги. Общий план. Вдалеке видна толпа жмущихся к парапету любопытных; полицейские патрульные машины, «скорая помощь» и машина пожарной охраны. Андро и Самуэль приближаются к собравшимся зевакам, их лица печальны, они пробираются сквозь толпу. Внутри одной из полицейских машин сидит Монги. Руки у него в наручниках. Самуэль жестом привлекает его внимание, но тот дает им понять, что приближаться не стоит. Самуэль все понимает и отходит в сторону, Андро показывает ему на землю. На носилках лежит неподвижное, посиневшее, раздувшееся тело. Это Грусть-Тоска. Труп девушки окружен светящимся ореолом; несмотря на фиолетовый оттенок колеи, на лице ее покой. Самуэль пытается подойти к ней. Андро сжимает его руку, удерживая. Оба парня, чтобы не привлекать всеобщего внимания, отходят в сторону.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Кто-нибудь может опознать утопленницу? Если нет, то пусть все убираются к чертовой бабушке.

Андро, крупно, его губы сжаты, он секунду колеблется, Самуэль следит за ним. Камера отъезжает, давая панораму толпы. Общий план. Вид Малекона. Фигуры молодых людей превращаются в две крошечные точки. Дрожание картинки. Белый экран. Конец.

А возможно, и нет.