Глава V вменяет в обязанность профессору физики «указать на премудрость Божию и ограниченность наших чувств и орудий для познания (автор хотел сказать – для нашей способности суждения, что было бы верно) непрестанно окружающих нас чудес», и так «во все прохождение курса своего». Нет ничего более противного этой цели, чем постоянные повторения и восклицания, здесь рекомендуемые. Это самый верный способ отвратить юношество и дать ему повод для насмешек и над профессором, и над святынями. Если профессор воистину полон восхищения Творцом, чувство это проявится само собой при удобном случае и воспламенит слушателей. Но если от частого повторения превратится это чувство в своего рода формулу, тогда действия не будет иметь никакого. Автор сей записки не боится упрека в неверии и полагает возможным сослаться при сей оказии на свою публичную и частную жизнь и на свой труд под названием , где поклонение Верховному существу проповедуется, конечно, восторженно, но всегда к месту

[678].

Наряду с физикой поминаются здесь обязанности естественной истории и астрономии, но не химии – химии, которая открывает нам самые великие чудеса Творения, если к ней подойти без мелочности. Об этой науке не сказано здесь ни слова, как если бы она не существовала вовсе.

Терпение скоро иссякнет, если начать приводить и рассматривать все подобные нелепости, которые повторяются в статьях о медицине, литературе, языках древних и восточных. Но необходимо остановиться на статье об истории, столь смехотворным образом помещенной в разряд изящных искусств; в ней автор инструкции повторяет, что «все то, что в языческой истории называется великостью и добродетелью, есть токмо высочайшая степень гордости человеческой», а про историю российскую пишет отдельно, что «надлежит профессору показать, ». – И хотят уверить Россию и Европу, что император Александр прочел и скрепил подписью этот пассаж, полностью противоположный отличающей его чрезвычайной скромности! Подумал ли автор о том, что при следующем царствовании ректор Казанского университета спросит у него, должен ли профессор русской истории по-прежнему выступать с тем же утверждением и применять его уже к новому царствованию <или все еще к царствованию Александра>? Неужели не знаком он с катехизисом Наполеона, за который удостоился этот честолюбец всеобщего презрения по причине царящего в нем самохвальства?

[679] По правде говоря, некоторое время спустя почувствовали, что слова эти суть оскорбление Императора, и, под предлогом исправления опечаток, выпустили новое издание инструкции для ректора Казанского университета, откуда их вычеркнули. Вот как морочат Государя – друга скромности и прямоты. Сколько еще перемен можно будет произвести таким же манером, под предлогом исправления опечаток?

Если рассмотреть эту инструкцию ректору Казанского университета с точки зрения литературной, нельзя не признать, что вся она составлена из бесконечных фраз, в которых невежество желает явить блеск познаний и эрудиции. Если же рассмотреть ее в отношении к цели, какую она объявляет, а именно прославить религию и привить набожность, нельзя не признать, что произвесть она может лишь действие противоположное. Ибо юношество, которому толкуют на каждой лекции по истории, философии, физике, медицине, древним языкам и проч. только о религии и неизменно о религии, не может в конце концов религией не пресытиться и не видеть в набожности ничего, кроме упражнения утомительного и смешного. А профессора, за которыми ректор шпионит, чтобы убедиться в том, достаточна ли в них доля христианства, и выгнать их, если эта доля недостаточной покажется, – с каким чувством станут они исповедовать и преподавать религию Иисуса, сию кроткую религию, которая отвергает насилие и лицемерие и желает царствовать только силой любви и истины?

Директор управляет Университетом во всем, что касается до хозяйства, полиции и нравов.