Кафедра новой и новейшей истории: люди и традиции

Такая атмосфера, особенно на начальном этапе, отнюдь не способствовала исследовательскому интересу молодых историков к истории марксистской мысли, не связанной с ленинской линией. Эйфория от реабилитации группы врачей и других пострадавших от репрессий культа личности людей, от речей ХХ съезда сменилась глубоким разочарованием из-за событий в Венгрии, из-за усиления общего контроля, из-за жестких оргвыводов, принятых в отношении ряда крупных парторганизаций за «неправильное» истолкование решений ХХ съезда. Тезисы «группы Краснопевцева» были, при всей своей «криминальности» в глазах госбезопасности, созвучны идеям, обсуждавшимся в европейской левой печати и даже в руководстве компартий многих западных стран. Л. Краснопевцев в 1994 году сообщал: «Я слышал, что в кулуарах нас защищала доцент К. Ф. Мизиано, говоря, что ничего особенного в нашем выступлении нет: обычное авангардистское выступление молодежи, не более того»276

. Тем не менее, все осужденные по данному делу получили от 6 до 10 лет лагерей и почти все из них отбыли срок полностью. Н. Г. Обушенков вышел на свободу в 1963 году.

На потрясенной этими новостями кафедре сразу же подняли голову те, кто не стяжал лавров в преподавании и науке, но всегда был готов кричать о «бдительности» и травить коллег, в чем-нибудь несогласных с ними277

. Партбюро факультета занялось проверкой идейной направленности работ студентов кафедры и избрало мишенью дипломную работу, написанную под руководством Н. Е. Застенкера и посвященную роли средних слоев во французском Сопротивлении. Это и послужило толчком к проведению на факультете получившей скандальную известность дискуссии о «средних слоях». Твердокаменные сталинисты инкриминировали дипломанту и его научному руководителю отход от трактовки понятия «средние слои» Сталиным. Обстановка была такой, что всякий, кто знал и использовал в своей работе иностранные языки, попадал в глазах этих людей под подозрение.

В альтернативном докладе Н. Е. Застенкера средние слои рассматривались как конгломерат различных частей структуры капиталистического общества, занимающих промежуточное положение между двумя его основными классами (мелкая буржуазия города и деревни, интеллигенция, технические специалисты, часть служащих и т.п.). На кафедре новой и новейшей истории эту точку зрения разделяли К. Ф. Мизиано и И. В. Григорьева. Во время выступления Ирины Владимировны кто-то бросил с места реплику: «Ревизионизм!», и происходящее вышло за рамки допустимого в университетской среде.

В этом противостоянии с догматиками-сталинистами Ирина Владимировна с коллегами доказывала, что, помимо пролетариата или других классов или социальных групп, являющихся передовыми на том или ином этапе исторического процесса, изучения историков-марксистов достойны и сопутствующие классы, интересы которых на данном этапе совпадают или созвучны передовым. Кроме того, И. В. Григорьева отстаивала (видимо, под влиянием своего учителя К. Ф. Мизиано и распространенных тогда в западном коммунистическом движении идей) мысль о необходимости привлечения на сторону рабочего класса широкого спектра средних слоев в общедемократической борьбе. Этот тезис, представляющийся сегодня вполне очевидным, в те годы вполне мог «тянуть» на обвинение в ревизионизме278

, что, в свою очередь, вполне могло повлечь за собой характерные для эпохи репрессивные меры. Противники И. В. Григорьевой и Н. Е. Застенкера, напротив, исходили из старой концепции сталинских времен, подчеркивая ненадежность средних слоев как союзника рабочего класса и очень узко трактуя само это понятие.

Спор шел в сущности не о содержании понятия «средние слои», а о том, есть ли у историков право самостоятельно разбираться в дискуссионных вопросах и иметь по ним собственное мнение. За это право выступали члены «группы Краснопевцева»; это же право отстаивали сторонники изучения «средних слоев» и в выступлениях на факультете, и даже в обращениях в высшую партийную инстанцию КПСС – Президиум ЦК (так называлось тогда Политбюро).

Общая обстановка на факультете в конце 50-х – начале 60-х годов совсем не соответствовала благостной картине хрущевской «оттепели». В партии оживились попытки пересмотреть курс, намеченный докладом Н. С. Хрущева «О культе личности и его последствиях» (доклад не был опубликован, но читался вслух на партийных собраниях). На факультете кое-кто пытался поставить деятельность «группы Краснопевцева» в один ряд и даже в прямую связь с выступлениями 1956 года против «реального социализма» в Польше и Венгрии. Партийное руководство факультета воздерживалось от резких «оргвыводов», но не упускало случая упомянуть в своих решениях о допущенных «ошибках».