Кафка на пляже

– Знаете, что я думаю? – спросила Мими и, слегка нахмурив брови, взглянула на Накату. – Этот тип опасен. Очень. Опаснее, чем вы себе представляете. Я бы на вашем месте и близко к пустырю не подходила. Но вы же не кошка, а человек, да и работа у вас такая – не отвертишься. И все-таки будьте очень осторожны. Пожалуйста.

– Спасибо. Постараюсь.

– Наката-сан, мир вокруг нас ужасно груб и полон насилия, от которого никому не укрыться. Не забывайте об этом ни в коем случае. Осторожность – дело не лишнее. Никому не помешает – ни кошкам, ни людям.

– Хорошо. Я это запомню, – сказал Наката.

Ему, однако, было трудно понять, где в этом мире водится «насилие» и как оно действует. Многое в жизни оставалось за пределами его понимания. Там же нашлось место и всему, что связано с этим словом.

Расставшись с Мими, Наката направился к пустырю, который она ему показала. Размером с небольшой стадион, он был обнесен высоким забором, сбитым из листов фанеры, а на нем – табличка с надписью: «Вход на стройплощадку без разрешения запрещен». (Наката, конечно, был не в состоянии ее прочесть.) Хотя на воротах висел тяжелый замок, обойдя площадку сзади, можно было без труда пролезть внутрь через дыру – кто-то выломал там кусок фанеры.

Стоявшие там раньше складские помещения снесли подчистую, но участок не разровняли, бросили, и он зарос зеленью. В высоченном золотарнике, над макушками которого танцевали несколько бабочек, мог бы с головой укрыться ребенок. Насыпанные тут и там кучи земли прибило дождями, и они превратились в холмики. В самом деле – настоящее раздолье для кошек. Людей нет, всякая мелкая живность водится, укромных уголков – сколько душе угодно.

Кавамуры на пустыре видно не было. Наката заметил лишь двух ободранных худых кошек, приветливо поздоровался, но те холодно покосились на него и, ничего не ответив, скрылись в сорняках. Понятно – кому охота попасть в руки ненормального, который тебе ножницами хвост отхватит. И Наката, хоть и бесхвостый, вовсе не горел желанием попадаться этому типу на глаза. Да, тут осторожность не помешает.

Наката забрался на один из холмиков и огляделся. Вокруг – ни души. Только белые бабочки порхали над травой, будто что-то искали. Наката выбрал подходящее местечко, усевшись на землю, достал из брезентовой сумки на плече два сладких пирожка и принялся за свой обычный обед, не спеша запивая его теплым чаем из маленького термоса и щурясь на солнце. Перевалило за поддень, было тихо. Все отдыхало в гармонии и спокойствии. И Наката никак не мог уразуметь, как в таком месте мог затаиться тот, кто замышляет столь жестокую расправу над кошками.

Медленно жуя пирожок, он провел ладонью по своему ежику седеющих волос. Будь на пустыре кто-нибудь, он бы ему объяснил, что «у Накаты с головой не в порядке», но, к сожалению, вокруг никого не было. Поэтому Накате оставалось только легонько кивать самому себе. Молча он доел пирожок, сложил несколько раз целлофановую обертку и положил в сумку. Плотно завернув крышку, отправил туда же и термос. Небо затянуло облаками, но по расплывавшемуся высоко над головой светлому пятну можно было понять, что солнце как раз в зените.

Высокий, носит чудную шляпу и сапоги

.

Наката попробовал нарисовать в голове образ этого человека, но не смог представить ни чудной шляпы, ни сапог – ничего такого в своей жизни он не видал. «Как увидишь его – сразу поймешь», – вот что, по словам Мими, сказал Кавамура. Прядется ждать, подумал Наката. Что ни говори, это самый верный способ. Он встал и, зайдя в высокую траву, долго, от души мочился. Потом, стараясь держаться незаметнее, устроился с краю пустыря в тени разросшихся кустов и стал поджидать этого странного типа.

Ждать было скучно. Когда он опять явится на пустырь? Кто знает. Может, завтра, а может, через неделю. Или вообще больше не придет. Такое тоже возможно. Но Наката был человеком привычным – мог долго ждать чего-то без всякой цели, убивать в одиночку время, сидя просто так, ничего не делая, и не испытывал от этого абсолютно никаких неудобств.

Со временем у Накаты проблем не было. Он даже часов не носил – за их отсутствием. Для него время шло по-своему. Приходит утро – становится светло, день заканчивается – темнеет. Стемнело – идешь в баню, что по соседству, после бани ложишься спать. По воскресеньям баня закрыта, остаешься дома. Настает время обеда – есть хочется. Идешь за пособием (кто-нибудь всегда по доброте душевной подсказывал ему, что пора идти) – значит, еще один месяц прошел. На следующий день идешь в ближайшую парикмахерскую стричься. С наступлением лета люди из районной управы угрем угощают, на Новый год подносят моти *.