Кафка на пляже

Разоткровенничавшись, Хосино еще раз остро почувствовал, что до сих пор ничего хорошего в своей жизни не сделал. Из шести девчонок в его списке четыре были вполне душевные (у двух остальных, объективно говоря, имелись кое-какие проблемы с характером). Относились к нему в основном по-доброму. В суперкрасавицы их, конечно, не запишешь, но все по-своему симпатичные. С сексом без проблем: хочешь – пожалуйста. Никогда не жаловались, даже если он без нежностей обходился – чего канителиться? По выходным его кормили, дарили на день рождения подарки, денег до получки давали (долги Хосино почти никогда не возвращал, а девчонки и не напоминали). А он даже не поблагодарил ни разу никого. Думал, так и должно быть.

Если Хосино знакомился с какой-нибудь девчонкой, то спал только с ней. Другим тут делать было нечего. Этому принципу он не изменил ни разу; вел себя честно. Однако стоило новой знакомой хоть чуть-чуть начать жаловаться, доказывать свою правоту, ревновать, давать советы, как копить деньги, устраивать маленькие истерики или только заикнуться, что она боится за будущее, он тут же говорил ей «до свидания». Хосино считал, что самое важное в таких делах – избежать последствий. Чуть что – сразу в кусты. Потом находил другую девушку, и все повторялось сначала. Ему казалось, что все люди так живут.

– Вот ты послушай! Будь я на месте этих девчонок и угоразди меня познакомиться с таким эгоистом, я бы точно спятил, – втолковывал камню Хосино. – Это я сейчас так думаю. А они умудрялись меня терпеть, да еще довольно долго. Как это у них получалось – не пойму.

Он закурил «Мальборо» и, не спеша выдохнув дым, погладил камень.

– Так ведь? Никакой я не красавец. Сам видишь. Не половой гигант. Денег у меня нет. Характер так себе. Голова – тоже. В общем, куда ни посмотри – кругом проблемы. Ну и кто я есть? Деревенщина! Папаша в Гифу в деревне ишачил. Крестьянином был, так ничего и не нажил. А я? Отставной солдатик. Шоферишка-дальнобойщик. А девки, если вспомнить, ко мне липли. На шею, может, и не вешались, зато с этим делом не отказывали, кормили, даже деньги в долг давали. Но ты знаешь, всему хорошему, наверное, приходит конец. В последнее время я все больше в этом убеждаюсь. Так что, Хосино-кун, пришло время платить долги.

Вспоминая о былых победах на личном фронте, парень, не переставая, гладил камень и уже не мог от него оторваться. Наступил полдень. В соседней школе прозвенел звонок. Хосино пошел на кухню, приготовил удон. Порезал в миску лук, разбил яйцо.

После еды снова поставил «Эрцгерцога».

– Эй! – окликнул камень Хосино, выждав, когда прозвучит первая часть трио. – Как тебе? Классная музыка, да? Прямо душа в разные стороны разбегается, когда слушаешь, скажи?

Камень не ответил. Хосино не знал, слушают камни музыку или нет, но решил не углубляться и продолжал:

– Я с утра тебе рассказываю, каким гадом был. Только о себе раньше думал. Хватит, наверное. Так ведь? Но когда я эту музыку слушаю, кажется, Бетховен со мной разговаривает: «Ну что раскис, Хосино-тян? Ладно тебе. Такая она штука, жизнь. Вот я в своей жизни много чего наворотил. Но что поделаешь? Значит, так тому и быть. Держись, давай!» Бетховен, конечно… Может, он бы так и не сказал, но у меня почему-то от этой музыки такое вот настроение. А ты что думаешь?

Камень молчал.

– Ну да ладно, – сказал парень. – Это мое личное мнение, вот и все. Давай молча послушаем.

В третьем часу Хосино выглянул в окно и увидел на перилах балкона толстого черного кота. Тот заглядывал в комнату. Чтобы развеять скуку, парень открыл окно и окликнул кота:

– Эй, котяра! Хорошая погодка сегодня.

– Да уж, Хосино-тян! – отозвался кот.

– Дела-а… – только и сказал Хосино. И покачал головой.

Парень по прозвищу Ворона

Парень по прозвищу Ворона неспешно парил над лесом, описывая большие круги. Закончив круг, немного перемешался в сторону и начинал старательно вычерчивать следующий. Так он нарисовал на небе несколько окружностей, не оставив ни следа. Как самолет-разведчик, наблюдал с высоты за землей. Будто искал что-то или кого-то. Искал, но не находил. Внизу, колыхаясь, словно безбрежное море, расстилался лес. Ветви деревьев и кустов переплетались, наползали друг на друга – лес обрядился в плотный безымянный покров. Погода стояла безветренная, небо затянули пепельно-серые облака, не пропускавшие лучи благословенного света. В этот момент Ворона был, наверное, самой одинокой птицей на свете. Однако он не мог отвлекаться на такие сантименты.