Кай

Пока я стараюсь догнать Свена, на меня сзади набрасывается Аерин, валит вниз. Сидит на мне, победно крича что-то о пойманном ледяном мальчике, а я старательно отплевываюсь от снега во рту. Скидываю его с себя и неожиданно легко щелкаю по носу. Раскрасневшиеся, тяжело дыша, мы замираем. Я напрочь забыл о своей гаптофобии. Но это не значит, что она прошла. И Аерин это понимает. Я отодвигаюсь в сторону, встаю на ноги, отряхиваюсь от снега, поднимаю чехол с гитарой.

– Холодно, – стуча зубами, кое-как произносит Йенс.

– Долго еще до твоего дома? – задает вопрос Свен, поправляя шапку.

Йенс отрицательно качает головой, переступая с ноги на ногу. Вся наша одежда промокла от пота и снега. Холодный ветер подгоняет вперед, заставляя двигаться быстрее. Когда вдалеке появляются деревянная ограда и двухэтажный дом, наша компания ускоряется. Мы выходим на почищенную дорожку и бежим, соревнуясь, кто первым доберется до двери.

Оказываясь внутри дома, стаскиваем куртки и обувь. Вешаем на крючки у дальней стены и поднимаемся на второй этаж – в комнату Йенса.

Йенс говорит о том, что его родителей не будет сегодня, так как они отправились отмечать Новый год в гости и, следовательно, мы можем остаться здесь до утра. Он вытаскивает из комода старые вещи и раздает каждому из компании, затем отправляет в ванную. «Будет не круто, если заболеем», – ведет себя по-взрослому. Мне достаются серые спортивные штаны и черная кофта с длинными рукавами. Аерину протертые на коленях бриджи и оранжевая вылинявшая футболка.

Пока один занимает ванную, остальные по очереди вытаскивают из старого, на всю стену, шкафа угощение. Домашние пироги с мясом, несколько двухлитровых бутылок сладкой газировки, печенье, чипсы, кулек каких-то конфет, апельсины.

Комната Йенса большая. Мы садимся в центре на старый ковер, создавая круг. За моей спиной двухэтажная кровать, застеленная синим покрывалом. За спиной Хеина низкий стол. Стены обклеены плакатами неизвестных мне рок-групп.

– С Новым годом, – произносит Йенс и открывает газировку.

– С Новым годом, – по очереди повторяют остальные, подставляя пластиковые одноразовые стаканчики.

Я улыбаюсь, впервые ощущая праздник.

Февраль

Она пришла в феврале. Вместе с метелью. Я видел корабль, который доставил ее на наш остров. Видел, как она стояла на берегу рядом с какой-то молодой женщиной, разглядывая местность, сжимая в пальцах ручку потертого коричневого портфеля. Резкие порывы ветра развевали полы ее черного, накинутого на плечи, пальто. Ее кожа была такой же бледной, как и моя. И под ней так же отчетливо проступали синие тонкие вены.

Я смотрел на нее сверху вниз, сидя на уступе скалы, чувствуя, как глухо, под ребрами, бьется мое сердце. Она вызывала во мне дрожь и смятение. Я ощущал исходящую от нее угрозу, но не мог понять, чего именно нужно опасаться.

Мой взгляд был прикован к ней. К ее тонкой, хрупкой фигуре. И словно почувствовав это, она повернулась в мою сторону, заставляя непроизвольно сжать зубы. Ее глаза. Они были точно такого же синего цвета, как и мои.

Ветер рвал ее длинные белые волосы, а она стояла и смотрела на меня. Я замер и, кажется, перестал дышать. Снег падал за шиворот моей расстегнутой из-за сломанной молнии куртки. Таял, стекая холодными каплями по разгоряченной шее.

Рядом с ней прошло несколько человек, временно пряча ее от моих глаз и позволяя мне моргнуть. Но как только они удалились, мы вновь продолжили играть в гляделки.

Повинуясь какому-то внезапному порыву, она подняла правую руку и медленно мне помахала. Я резко, носом, втянул морозный воздух. Он обжег горло, проникая через бронхи в легкие. Этот обычный, приветливый жест с ее стороны стал для меня объявлением войны.