Кайа. История про одолженную жизнь (том Пятый, часть Первая) (СИ)

«…теперь уже совершенно очевидно, что наши „Юный Лорд и Ведьма“ потерпели фиаско. Подлинные причины неудачи всего замысла пока еще неизвестны нам наверняка, однако точно установлен факт того, что именно Ведьма обнаружила это сразу, после внедрения. И хотя произошедшее в этой второстепенной части плана весьма прискорбно, но вполне объяснимо возможными оставшимися следами. Также мы полагаем, хотя опять же повторюсь, прямых доказательств этому предположению у нас нет, что именно Ведьма сорвала печать для юного Лорда. В связи c этим предлагаем…».

Седьмой не дочитал, бросив записку на стол.

Резким движением выключив настольную лампу, а затем приказав включиться основному освещению, он встал из кресла и прошелся по своему немаленькому кабинету.

Злость. И раздражение. Эти эмоции, с которым он борется с переменным успехом уже которое десятилетие, вновь овладели им в полной мере.

Закрыв глаза и сделав глубокий вдох, он в очередной раз неспешно обошел кабинет, остановившись возле окна, и принялся наблюдать за патрулем пехотной когорты швейцарцев священной охраны Римского Папы, а затем, когда патруль скрылся из виду, Седьмой вернулся в кресло и задумался.

Хуже всего не то, что его братья потерпели неудачу в этом деле чрезвычайной важности для Замысла, в конце концов, враги жаждут победы ничуть не меньше его самого, нет…

Действительно плохо то, что он, выходит, зря бахвалился, делая доклад Второму. Не стоило говорить о том, что провала быть не может.

Оказывается, очень даже может!

Язык — враг, и об этом никогда не следует забывать…

Ему вспомнилось то, как хмыкнул Второй, внимательно выслушав его слова. И, получается, не зря в них сомневался…

Но, казалось бы, верное дело, ибо «консерву» той старухи не разоблачили ни до действа, ни во время. А «подарочек», предназначенный наследнику одного из важнейших для Замысла московитских родов, не нашли бы, если бы точно не знали, что искать, ибо очень уж хитрым было это орудие…

Как же так вышло? Неужто измена?

Седьмой уставился на большое Распятие, висящее на стене, и, встретившись взглядом со Спасителем…

Отвернулся, не в силах выдержать этого взгляда.

— Мы делаем все во славу Твою, так почему же Ты не помогаешь…? — стиснув кулаки, злым шепотом вопросил Седьмой.

Его, на людях всегда спокойного, невозмутимого и рассудительного человека, охватило внезапное бешенство и он, вскочив из-за стола, метнулся к Распятию. Сорвав его со стены, он замахнулся было, желая разбить об пол, но…

Седьмому удалось вовремя взять себя в руки и успокоиться, ведь подобная несдержанность может стоить всего и ему самому, и Второму. Вернув Распятие на место, хозяин кабинета прошелся до дивана и, взяв с него теплый плед, накрыл им и крест, и Спасителя.

Вновь оказавшись в кресле и включив настольную лампу, он взял одну из множества пухлых папок, лежавших на его краснодеревном столе.

«Россия. Филатовы». — гласила надпись на ней.

Аккуратно развязав скрепляющую папку веревочку, Седьмой вынул бумажные документы и, просматривая их один за другим, небрежно кидал не интересующие его листы на стол до тех пор, пока…

*Говорит по-испански*

— А вот, значит, и ты, Ведьма… — зашептал он, а затем произнес ее имя по слогам. — Фи-ла-то-ва Ка-йа.

Найдя искомое досье, Седьмой бросил на стол оставшиеся и ненужные ему сейчас документы. Откинувшись на спинку массивного кожаного кресла, он некоторое время вглядывался в виртуальные изображения юной рыжеволосой девушки, с веснушками на лице и с большими зелеными глазами. Не слишком на его вкус симпатичная на личико, но с весьма недурственной фигурой.

Седьмой на мгновения закрыл глаза, успокаивая эмоции, ибо почувствовал то…что чувствовать сейчас и к ней никак не собирался.

А затем, аккуратно положив изображения на столешницу и открыв один из ящиков стола, достал оттуда еще одно, на котором также была изображена юная особа.

— Милая моя Луиза, ты — единственное неоспоримое доказательство того, что я когда-то был на этом свете…

Прошептав это, Седьмой поцеловал в щеку изображение дочери, которую объектив виртуальной камеры запечатлел в момент, сразу после ее игры на скрипке.

—…и мой грех…

Он продолжил шептать.

—…а безгрешен среди нас лишь Ты один.

Седьмой поднял взор на укрытое пледом Распятие, ощущая, как его вновь начала обуревать злость.

Вздохнув, он взял со стола одно из изображений московитки, а затем долго неподвижно и не моргая сидел, сравнивая с изображением дочери.