Каин: Антигерой или герой нашего времени?

Предание говорит, что первые деревья здесь посадил сам Петр, но пожить ему в этом дворце не довелось: в 1725 году он скончался.

В 1731 году знаменитый архитектор Растрелли, строитель Зимнего дворца в Петербурге, поставил рядом с Головинским дворцом «Летний Анненгоф» — дворец для летнего пребывания в нем императрицы Анны Иоанновны, а в 1736 году присоединил к нему и «Зимний Анненгоф», построенный им же в Кремле; для этого последний был разобран и материалы его вместе с резьбой вывезли за реку Яузу. Очевидно к этому времени относится и насаждения Анненгофской рощи

Ванька шел Немецкой слободой и не переставал удивляться красивым иноземным домам и роскошным дворцам, разбросанным по берегам Яузы. Дивился и на Камчатку, который отважился скрываться среди немцев и московской знати.

Затем шел Ванька вдоль ручья Кокуя и смотрел на крыши иноземных домов, один из них должен быть под красной черепицей.

Но что за черт? Таких домов оказалось несколько. Вот и угадай, в котором разместился Камчатка. Не стучаться же в каждый дом и спрашивать: не живет ли у вас русский гость? И на улице ни души, все будто от грозы попрятались.

Наконец, из одного дома вышли двое мужчин в немецком платье и широкополых шляпах. Оба русобородые, но без усов, да и сами бороды какие-то узкие, никчемные, не прикрывающие подбородок, а запрятанные под него. Один из немцев курил трубку. Спросить что ли? А вдруг.

— Здорово жили, господа почтенные.

— И вам доброго здоровья. Что желает иметь русский господин? — приветливо спросил трубокур.

— Слава тебе, Господи. Хорошо на нашем языке лопочете. Приятеля своего ищу, господа. Не знаю, какого вы роду, племени.

— Мы — швед. Как звать твой друг?

Ванька на какой-то миг растерялся: не мог же Камчатка жить в Немецкой слободе под своим воровским именем. Надо как-то выкручиваться.

— У него трудное имя. Он очень высокого роста. Живет в домне под красной черепицей.

— Знаем, — закивали шведы. — Купец Петр из город Ярославль. Ждет торговый человек с кожами. Живет у фрау Анхель. Вот ее дом.

— Спасибо, господа, — учтиво поклонился Ванька, хотя его продолжали грызть сомнения. Но они вскоре улетучились. Камчатка и в самом деле оказался в соседнем доме. Он был один, но глаза его не излучали радости, напротив, были холодными и настороженными.

— Кто на меня навел, Каин?

— Целовальник.

— Башку оторву!

— Да ты что, Камчатка? Чем недоволен?

— Чему радоваться? Тебя ж в Тайную канцелярию под караулом отвели, а оттуда гопники только в Сибирь на рудники по этапу идут, либо на дыбу в Пыточную башню.

— Побывал и в Пыточной. Доброе местечко. Особенно кат[44] приглянулся. Еще встречался купец Петр из Ярославля?

Но Камчатке было не до шуток. Он почему-то подошел к каждому оконцу комнаты, затем удалился в соседнюю, а затем его шаги послышались на крыльце дома.

Ванька усмехнулся. Камчатка принял его за стукача, который мог привести с собой солдат.

— Никак, целую роту увидел? А, может, самого генерал-аншефа Салтыкова?

— Буде хайлом лыбиться, — сердито произнес вожак. — А теперь бухти да со всеми подробностями. Начни с того, как от купца Филатьева ушел.

— И о том знаешь?

— Я все знаю. У меня шестерок хватает, а вот целовальник никак с большого бодуна был, сволочь!

— Да отступись ты от целовальника. Он мог и не знать о моем похищении. Внимай, что расскажу.

Ванькина речь произвела на Камчатку ошеломляющее впечатление, а когда тот абшит показал, Камчатка крутанул головой.

— Силен же ты, браток. Самого шишку Москвы на попа поставил. И не зря. Глянь, и печать и, подпись его. Ну, Иван! Не зря ты мне с первого разу смекалистым показался. Далеко пойдешь, Иван Каин. О Ваньке, чтоб я не слышал, и корешкам о том накажу. Это надо обмыть.

— Само собой, Камчатка. Радость у меня сегодня. Такая, что в пляс бы ударился. Вольная птица! То на карачках ползал, не смел головы поднять, а тут! Гульнем, Камчатка!

Вскоре на круглом столе, покрытом белоснежной скатертью, оказались несколько бутылок запотевших от холода вина, доставленных из погреба, причудливой формы хрустальные рюмки, копченое мясо и белые с румяной поджаристой коркой хлебцы.

— Шведы назвали мне фрау Анхель. Что-то не вижу.

— В кирху ушла грехи замаливать, хе.

— А муж где?

— Муж у нее в купцах ходил. В Англию подался, на обратном пути корабль в шторм угодил. Ныне вдовой ходит. Ядреная молодка, на «бабью радость» охоча.

— Как к ней угодил?

— Старый дружок из Головинского дворца повстречался. Садовнику помогает. Наводку дал. Сказался фрау купцом из Ярославля. Черт ее знает, поверила или нет, но за пять червонцев[45] на постой пустила. Русские купцы жадны, а немцы втрое. Теперь живу, как у Христа за пазухой — и харч, и вино, и мохнатка под боком.

— Не по тебе все это, Камчатка, — опрокидывая очередную рюмку, напрямик произнес Иван.

— Тебе-то откуда знать? — нахмурился Камчатка.

— Душа у тебя к покойной жизни не приспособлена. Ты ж — первостатейный вор и в том твоя стезя до гробовой доски.

Камчатка откинулся на спинку кресла, обтянутого шагренью и так пристально уставился на Ивана, словно увидел его впервые.