Каин и Авель

– Десять тысяч! Вы что, решили, что у меня золотые прииски? В прошлый раз было только пять тысяч.

– Инфляция! – Генри попытался усмехнуться.

– Это – в последний раз, Генри, вы поняли меня? – сказал Авель. – Ещё раз придёте ко мне клянчить деньги, – и я вышвырну вас из совета директоров и оставлю без единого цента.

– Вы настоящий друг, Авель. Клянусь, я больше никогда не приду, обещаю: никогда! Благодарю вас, Авель! Вы не пожалеете о своём решении.

После ухода Осборна появился Джордж.

– Что случилось с Генри?

– Я в последний раз дал ему денег, – сказал Авель. – Сам не знаю, как такое получилось, но это стоило мне десяти тысяч долларов.

– Боже правый! Но ведь он придёт снова. Я бы заранее отложил на это деньги.

– Лучше бы ему не появляться, – сказал Авель, – потому что я уничтожу его. Неважно, какие услуги он оказал мне в прошлом, теперь мы квиты. Какие последние новости от Флорентины?

– Флорентина в порядке, но ты был прав насчёт Софьи: она регулярно, раз в месяц, ездит на побережье и встречается с ними обоими.

– Чёртова баба!

– Миссис Каин также пару раз приезжала к ним, – добавил Джордж.

– А сам Каин?

– Никаких признаков смягчения позиции.

– Эх, как же мы с ним похожи!

– Я открыл посредническую фирму в одном из банков Сан-Франциско, – продолжил Джордж. – Флорентина обратилась к тамошнему менеджеру по кредитам около недели назад. Для неё соглашение будет выглядеть как обычная банковская кредитная операция без каких-либо дополнительных бонусов. Более того, с неё взяли на полпроцента больше, так что у неё нет никаких причин для подозрений. Она никогда не узнает, что получила кредит под нашу гарантию.

– Спасибо, Джордж! Сделано безупречно. Ставлю десять долларов на то, что она выплатит кредит в течение двух лет и ей не нужен будет ещё один.

– Я готов поставить пять против одного, что именно так и будет! Так что поспорь лучше с Генри: он всегда проигрывает пари – настоящий говнюк!

Авель рассмеялся.

– Держи меня в курсе всех её дел, всех-всех.

35

После ознакомления с очередным ежеквартальным отчётом Тэда Коэна Уильяма беспокоило только одно: почему Авель Росновский так ничего и не делает с имеющимися у него немалыми активами банка «Лестер»? Уильям не мог не помнить, что у Росновского на руках всё ещё оставались шесть процентов акций и, получи он ещё два, он мог бы ввести в действие статью седьмую устава банка. Трудно было поверить в то, что Росновский всё ещё боялся правил КЦБ, особенно после того, как администрация Эйзенхауэра осталась на второй срок и не проявила никакого интереса к возобновлению расследования.

Коэн сообщал, что Генри Осборн опять попал в тяжёлое финансовое положение и Росновский вновь помог ему выкрутиться. Уильяму стало интересно: сколько же ещё это может продолжаться и что в Генри так привлекает Росновского? Можно ли было надеяться, что у Росновского достаточно собственных проблем и он не станет увеличивать их количество за счёт Уильяма Каина? В отчёте Коэна сообщалось о строительстве восьми новых отелей группы «Барон» по всему свету. «Барон» в Лондоне приносил одни убытки, а «Барон» в Лагосе не работал, все же остальные только набирали обороты. Уильям перечитал заметку в «Санди Экспресс», где говорилось о том, что Флорентина Росновская не участвовала в церемонии открытия «Барона» в Эдинбурге. Затем он закрыл досье и запер его в сейф. Пока водитель вёз его домой, он думал о своём сыне.

Уильям сожалел о том, что сорвался в самом начале разговора с Ричардом. Он не хотел, чтобы в его жизнь входила эта девчонка Росновская, но ему было жаль, что он отвернулся от единственного сына. Кэтрин умоляла Уильяма от имени сына, они долго и резко спорили – что в их семейной жизни случалось нечасто, – но так и не смогли прийти к единому мнению. Кэтрин прибегала к разным уловкам – от мягкого убеждения до слёз, но Уильяма, казалось, ничто не могло тронуть.

Виргиния и Люси тоже скучали без брата. «Теперь никто не критикует мои картины», – жаловалась Виргиния. Люси запиралась в ванной, открывала воду и писала секретные письма Ричарду, а тот не понимал, почему они какие-то сырые на ощупь. Никто в доме не смел упоминать имя Ричарда при Уильяме, но раскол в семье становился всё глубже.