Каин и Авель

Путиловский непонимающе уставился на подошедшего. Слова никак не проникали в его сознание. Унылое лицо, обрамленное неряшливой бородой, очки в железной облупившейся оправе, дурной запах изо рта. Чиновник Судебной палаты, тринадцатый класс.

— Сударь! — не унимался тринадцатый, забыв на время о своем несчастливом в этой жизни номере (душа жаждала справедливости). — Как вы смеете так дерзко смотреть в лицо незнакомому человеку? Вы хам, сударь!

Путиловский взял в правую руку стакан с водкой, в левую — кусочек мягкого сыра и, не обращая никакого внимания на взгляды окружающих, спокойно, точно воду, высосал стакан до дна.

— Браво! — произнес кто-то невидимый за спиной.

Франк исполнил тот же номер с таким же выражением лица.

— Я требую удовлетворения! — не унимался судебный. — Мы, сударь, не знакомы-с для таких взглядов!

— Как же так? Енотов, Елпидифор Евлам-пьевич, — отправив сыр по назначению, спокойно признался в знакомстве Путиловский, отчего у Енотова открылся рот, борода взъерошилась сама собой, а лицо приобрело еще более глупое выражение, хотя глупее, казалось бы, не бывает. — Младший делопроизводитель Судебной палаты, холост, в пьянстве не замечен. До сего дня.

И вышли, оставив Енотова в раздумий о таинстве произошедшего. Водка подействовала, на душе стало спокойнее, но мысли не уходили, а просто ждали своего часа.

— Давай-ка, Саша, прогуляемся, — предложил Путиловский.

И Франк согласился. Идти забыться в ресторане не позволяло петропавловское известие. Возвращаться домой тоже не хотелось. Оставалось одно — мерить ногами столичные першпективы.

* * *

Энотека (от греческого эно — вино) на сей раз попалась небогатая, но приличная, восемь наименований позволили приятно провести вечер. Соседи по столику периодически менялись, но каждый уходил от Покотилова не просто накачанный виски по самые уши, но и основательно просвещенный в энологии, благородной науке о вине, чьи основы были заложены еще древними греками.

Занятия энологией привели этих самых греков к развитию древнегреческой философии, поскольку пить и не рассуждать есть удел варваров, каковыми, к сожалению, являются основные российские народы: малороссы, великороссы и бе-лороссы, искаженное белорусы. Расцвет классической философии однозначно связан с началом пития вина и обусловлен раздвинутыми горизонтами мироздания, которые появляются у человека при значительных дозах вина в кровеносной системе.

В сию минуту Покотилов просвещал очередного сотоварища, зашедшего согреться иностранной микстурой, относительно изобретения средневековых алхимиков. Называлось оно квинтэссенцией.

— ... До этого эпохального события сущностей в мире было всего четыре: вода, воздух, земля и огонь. Вы следуете за ходом моих мыслей? — строго спросил Алексей у молодого семинариста, изучавшего все проявления дьявольских искушений на земле.

— Яко за пастырем овец православных, — смиренно ответствовал молодец с таким румянцем в обе щеки, что об них можно было смело прикуривать.

Судя по физическому здоровью будущего батюшки, духовная крепость у него также отличалась непробиваемостью. Впереди светила ясная дорога: матушка, большой и богатый приход, минимум восемь чад и обожание всех прихожанок от двенадцати до девяноста девяти лет.

— Так вот, квинтэссенция — не что иное, как дословно «пятая сущность»! Так алхимики назвали винный спирт, который впервые был получен в той же Греции при дистилляции вина в надежде получить таким способом «винную душу». И они ее получили!

— Неисповедимы пути Господни, — вздохнул красавец-семинарист, перекрестился и с наслаждением выпил свой стаканчик. В приходе, небось, такого уже не нальют. Ну да ничего, на самогоне продержимся... его ведь тоже можно в дубовых бочках держать.

— Александр Афродизи...

— Не слыхал-с,— пробасил семинарист и добавил за здоровье незнакомого Афродизи.

— Знаменитый комментатор Аристотеля!

— Про Аристотеля знаем-с, язычник! — и будущий батюшка опрокинул по поводу благовременного обращения языческой Руси в православие.

К чести Покотилова следует отметить, что он от семинариста почти не отставал, ловко совмещая деятельность просветительскую с потребительской.

— Далее от греков сия операция стала известна арабам, некоему Разесу, оттуда в Гишпанию и только потом в Италию. Вот.

— Католическую церковь отвергаю, не верю в непогрешимость Папы Римского!

Почему-то в этот год вся Россия просто помешалась на непогрешимости Папы, которому, однако, ничего об этом не было известно. Впрочем, даже если бы его поставили перед этим фактом, то святость Папина не пострадала бы, так как истинная вера не зависит от людских суждений.

Последнее утверждение направило мысли Покотилова в сторону богоискательскую: если он совершит грех, убьет плохого человека, спасется ли он сам? Кто смоет грех с его собственной души?

— Вот вы — будущий священнослужитель, — обратился грешник к семинаристу, на что тот перекрестился и смиренно ответил:

— На все воля Божья!

— Допустим, я хочу убить. Только допустим!

— Допущение есть грех сомнения. Не сомневайтесь в истине, и допущений не понадобится.