Как было — не будет

«Ишь ты, — подумала Антонина, — сидят, как молодые, воркуют. А может, до сих пор любят друг друга? Должно же быть хоть у кого-нибудь счастье на всю жизнь». Но не могла она долго верить в такое. Когда старики поднялись и осторожно пошли по дорожке к своему подъезду, Антонина, глядя на их спины, думала другое уже: «Еще неизвестно, чего он у тебя в молодости выделывал. Сейчас, конечно, и на скамеечке сидит, и под ручку поддерживает, а тогда небось и одна посиживала, и у самой лицо было бледное».

В ту ночь ей вспомнился Володя. Мужа никогда не вспоминала, его как и не было в жизни. А о Володе нет-нет да и думала.

Встретился он ей, когда она уже рукой на свою женскую долю махнула. Тридцать пять стукнуло. Ждать нечего, вон сколько молодых да модных вокруг. Антонина тогда работала подсобницей на кухне вокзального ресторана. Колька после школы прибежит, она его за столик в углу посадит, тарелку с гуляшом поставит, а сама рядом стоит, загораживает: ешь скорей, не кидайся людям в глаза. Потом придвинет к нему стакан компота или какао. На еду ни копейки не тратила. Буфетчица Оля попросит: «Тоня, постирай мне к утру халат». Она его не только постирает, а и выгладит, пуговку отлетевшую пришьет. В благодарность от Оли — кулек конфет получит, а к празднику что и посущественней — колбасы хорошей или красной рыбки. Через Олю и с Володей познакомилась. Позвала ее однажды Ольга: «Последи за буфетом, я минут на сорок отлучусь». Тоня села на табуретку, смотрит, чтобы с буфетной витрины ничего не пропало, тут Володя и подошел. Красивый, не красивый — не поняла. Взглянула, и сердце оборвалось, жаром лицо вспыхнуло. Хоть тайной это называй, хоть любовью с первого взгляда, а только бывает так в жизни. Слова друг другу не сказали, а уже ясно: не разминуться.

Ох, Володя. Володя. Ведь и вправду полюбила. Кольку в интернат сдала. И сама себе сказала: любовь — самое главное на свете. Поднималась до рассвета, пол мыла, рубашки Володины гладила, и все быстро, тишком, чтоб не стукнуть чем-нибудь, не разбудить. С работы — в гастроном, бутылку к Володиному ужину, конфеток, пирожных. Пусть будет весело, хорошо да красиво.

Был он женат. Да только жена его в другой город сбежала. В новый брак вступила. Тоня своими глазами видела ее письмо: «Не губи, Володя. Без развода я еще раз замуж вышла. Паспорт старый потеряла, а в новый штамп не поставили. Если ты этот вопрос поднимешь, меня судить будут за двоемужество».

— Вот холера, — сказала Тоня Володе, — сама свою жизнь устроила, а другим из-за нее никуда. Ты тоже, как она, сделай. Заведи новый паспорт, распишемся, будем жить открыто, по закону.

— Закон переступить не могу, — отвечал Володя. — И вообще не буду больше жениться. Вы, бабы, такие: пока в загс мужика не сводили, и любите его, и жалеете, а как окрутите, так у всех одна припевка: деньги давай, деньги, деньги…

Неправильно он о ней думал. Все сбережения свои потратила Антонина тогда, в долги залезла. Похудела, глаза кострами запылали. Кто из знакомых встречал на улице, не узнавал. Она и сама себя не узнавала. Характер поменялся. Не было больше скрытной, прижимистой на деньги Антонины. Не может Володя жениться — не надо. Разве в том загсовском штампе надежда? Стоит такой штамп у прежней Володиной жены. А сам Володя не с ней, а с Антониной.

Один лишь гвоздь торчал в душе Антонины — сын. Чуть задумаешься, вздохнешь, так на него и наколешься. Парень уже в шестом классе, все понимает, в интернат по понедельникам, как на каторгу, отправляется. Все бы ничего, да не полюбил Володя Кольку. Обижать не обижал, но видела Антонина — не любит. А тут еще случайно сказал при ней кто-то: «Как мужчина к женщине относится, можно только на одном проверить. На ребенке. Если женщину по-настоящему любят, то и ребенок ее будет мил». Услыхала Антонина и задумалась: что же в жизни на самом деле главное? Любовь? Сын? Или своя жизнь? Думала, думала и придумала: сын и есть своя жизнь, и если любовь от всего этого отдельно стоит, то надо выбирать или то, или другое. И выбрала. Собрала она Володины вещички, в последний раз бутылку на стол поставила:

— Давай, Володя, прощаться.

Не ждал Володя такого поворота:

— Да ты что? Очумела? Или думаешь, проситься буду, в загс такими своими поступками меня затащить хочешь?

У нее был приготовлен ответ:

— В загс я тебя тащила, пока в любовь верила. А теперь не верю. Да и во что верить, если от этой любви одни сомнения и муки.

Не понял ее Володя, рассердился:

— Думаешь, другого кого в загс заманишь? Ты в зеркало на себя погляди! Кому ты нужна?

— Кольке нужна, — ответила она, — да и самой себе.

И вот теперь снова вспомнился Володя. А что, если бы не прогнала она его тогда? И правда ли это, что прогнала? А может, почувствовала, что он все равно уйдет, и опередила? Потом подумала, что если есть любовь на свете, если была она в ее жизни, так это Володя. А прогнала потому, что сил не хватило, умаялась, надорвалась.

— Тебя не узнать, — говорила Катя, — как подменили бабу. Покрасивела даже.