Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

Допустим, вы поняли нечто о человеке. Это может быть его стремление к миру, к счастью или к томатному супу. В общем, нечто грандиозное. Вы желаете обратиться к наиболее широкой аудитории, но Общенациональная служба телевещания не даст вам выйти с экстренным выпуском. Поэтому вы решаете написать роман и поведать миру некую универсальную истину. Стоп! Это невозможно. В мире романа универсальное не имеет почтового индекса. Если хотите писать обо всем мире, придется рассказывать об одном-единственном месте. В Средние века об уделе человека писали пьесы с названиями вроде «Человек и человечество». Их герои, имеющие не имена, а лишь характеристики, выступают серьезными представителями нас всех – вежливые, типичные, неразличаемые и неразличимые. Не просто же так в Стретфорде, штат Онтарио, летом проходит Шекспировский фестиваль, а не фестиваль средневековых моралите.

Лишь в одном романе, сохранившем свою силу до наших дней, речь идет об откровенно обобщенной фигуре: это произведение Джона Беньяна «Путешествие пилигрима» (1678). Полностью оно называется «Путешествие пилигрима в Небесную страну», чтобы ни у кого не возникло сомнений в его цели – поучении. Это подробный рассказ о путешествии главного героя, Христианина, к месту, называемому Небесный Град. В пути ему помогают герои, названные Евангелистом и, хм, Помощью, а мешают господин Мирской Мудрец, Упрямый, Сговорчивый и среди прочих Лицемер. Ну, вы поняли, куда все клонится. С точки зрения читателя, проблема в том, что это аллегория. В ней нет ни героев, ни мест, есть только типы, и притом не очень интересные. Названия привлекают куда больше, чем предметы или вещи, к которым они относятся: Ярмарка Суеты, Топь Уныния, Замок Сомнение, Гора Затруднение. Полагаю, что аллегория делает именно то, чего хотел Беньян. Роману это не по силам. В героях нет ни глубины, ни сложности, поэтому по-настоящему интересны лишь цель путешествия да места и люди, встреченные пилигримом по дороге. Если вы хотите прочесть о конкретных людях, бросивших вызов вере, представлениям о правильном и неправильном, то гораздо больше по душе вам придутся «Дом о семи фронтонах» (1851) или «Алая буква» (1850) Натаниэля Готорна. Временами Готорн опасно сближается с аллегорией, но мы ощущаем, что его герои – живые люди, а не картонные фигуры, что его этические дилеммы по-настоящему сложны.

Есть у аллегории одна слабость: она скучна, жестка, плоска. Намерения автора аллегории вполне благородны, он очень хочет, чтобы мы не пропустили самого главного. Увы, чаще всего, кроме самого главного, в ней больше ничего и нет. Роман нуждается в большей динамике, если хочет завладеть нашим вниманием и эмоциями. Роману нужны герои такие же богатые и сложные, какими мы сами себя представляем, а самим героям нужно бороться с трудностями, стоящими и их, и наших усилий. В богатстве, сложности, индивидуализации роману равных нет. И все же иногда романистам хочется написать об «уделе человека», «тяжелой жизни в старину» или о чем-нибудь другом, большом и волнующем. Что же тогда делать?

Прежде всего – справиться с проблемой. Осознать переплетенные, иногда противоположно направленные отношения местного и общего. Вот вам закон универсальной специфичности: писать обо всем и обо всех нельзя; об одном человеке и об одном месте можно. Если вы хотите писать обо всех, начните с одного человека, который в одном месте делает одно настоящее дело. Оги Марч у Беллоу – очень наглядный пример: американец, торопливый, морально неустойчивый, энергичный, многообещающий, временами как будто чуть-чуть безбашенный. Типичный? Еще бы. Но индивидуализированный, не любой и каждый. Хотите показать разочарования и потери ветеранов Первой мировой войны? Джейк Барнс. Хотите место, похожее на любое другое? Дублин Джойса. Йокнапатофа Фолкнера. Резервация Эрдрич. Чикаго Беллоу. Корабль Мелвилла. Если вы верно схватите местное и особенное, универсальное прорвется само.