Второй вошёл туже. Блондин чуть поморщился, поджал губы, но терпел, только быстрее двигал рукой. Данила медленно, но настойчиво двигал пальцами в сжимающейся заднице, на пробу разводил их внутри, прокручивал, загонял до костяшек, но по лицу Часового понимал, что тому не особо приятно. Он чуть приподнял бедра и прогнулся в пояснице, тяжело дышал, глядя на мужчину под собой.
- Дань, попробуй немного согнуть пальцы и-… Охх…
Бесобой повиновался беспрекословно и, тут же выполнив указание, нащупал подушечками небольшой бугорок внутри, из интереса прижал его. Реакция последовала незамедлительно. Антихрист тут же задрожал, всхлипнул, заерзал. По бледному ранее лицу пополз яркий румянец. Данила сразу понял, что все делает правильно, и принялся двигать пальцами, каждый раз долбя по простате. Белобрысый парень стонал, извивался на нем, и очень скоро Рыков почувствовал, как сжатая прежде дырочка постепенно растягивается, раскрывается под его пальцы, а двигаться в ней становится легче. Не став дожидаться указаний, он протиснул внутрь разгоряченного тела еще один палец и Антихрист сорвался на скулеж. Третий вошёл с намного большим усилием, было совсем туго, но, казалось, блондину это даже нравилось. Он самозабвенно насаживался на грубоватые пальцы Данилы, подмахивал бедрами, краснел и стонал так, что любо-дорого смотреть. Рыков любовался и никак не мог налюбоваться. Какие-то животные инстинкты в нем уговаривали вытащить пальцы из стонущего блондина, подмять его под себя и трахнуть так, чтобы тот свой сладенький голос сорвал, но он сдерживался, понимая, что вряд ли это не будет болезненно для нежного Антихриста, да и несправедливо как-то по отношению к нему.
Почувствовав, что уже три пальца входят свободно, Данила осмелел совсем и, хоть и с трудом, протолкнул четвертый. Часовой охнул, сжался вокруг них. Он чувствовал себя невозможно заполненным и растянутым. Бесобой же с трудом понимал, как в этом хрупком с виду тельце помещается столько. И не мог представить, что должно поместиться еще больше. Положив большой палец на копчик, Даня втолкнул пальцы глубже, насаживая дрожащего блондина практически на всю ладонь, и ритмично задвигал кистью. Уже покрасневшая, влажная дырочка сжималась, выплескивая подтеки смазки. Антихрист, ощутив, что еще немного и он позорно кончит, пережал собственный член у основания и шумно выдохнул:
- Хватит, Дань, вытащи.
Бесобой послушался и вынул пальцы. Он уже тяжело дышал, второй рукой сжимая ягодицу парня до синяков. Обоим хотелось до дрожи и медлить далее было просто невозможно. Часовой приподнял бедра, подхватил тюбик со смазкой и, выдавив себе на пальцы приличное количество, обхватил буквально каменный стояк Данилы, размазывая по стволу вязкую жидкость. Рыков хрипло выдохнул, ждал. Дождался. Антихрист примерился, прижал член любовника и направил его в себя. Ощутив, как в сжатое колечко мышц вжалась головка, он невольно задержал дыхание и начал аккуратно насаживаться.
Сказать, что это было больно, значит не сказать ничего. Крупная головка с большим трудом протиснулась внутрь, но даже ее хватало, чтобы распирать изнутри до боли, до тошноты. Блондин свел брови к переносице, стараясь не зажиматься, и опустился еще чуть ниже, тихо болезненно промычал. Он едва насадился на четверть, но уже чувствовал, что это прекрасный способ самоубийства.
- И куда ты столько отрастил, Данил… - пропыхтел парень, на что Бесобой лишь виновато посмотрел. Он и сам не знал, куда.
Еще глухо матерясь и повторяя что-то про «фетишиста Семиазу», Часовой продолжал опускаться с ослиным упрямством, будто от того, что он не опустится до основания, зависела судьба Вселенной. Данила чувствовал себя немногим лучше. Внутри парня было жарко, горячо, невозможно хорошо, но боль на лице блондина не делала ему лучше, да и сам он был таким узким, несмотря на растяжку, что проникновение доставляло больше неприятных ощущений, чем приятных. Заметив, что член парня начал опадать, Рыков обхватил его ладонью, неторопливо лаская, на что блондин ответил жалобным стоном, но все же немного расслабился. Второй рукой придерживая бедро Часового, Даня огладил его, отвлекая от неприятных ощущений. Он уже хотел заикнуться о том, что, может, не надо, тебе же больно, но Антихрист, будто почувствовав это, посмотрел на него чуть ли не со злобой, и выдохнул:
- Не смей меня жалеть.