Как это сделано. Темы, приемы, лабиринты сцеплений (сборник статей)

А как при этом обстоит дело с грамматической (не)правильностью? Если не считать нарочитой стилистической бедности/сниженности текста, то прямых аграмматизмов в стихотворении немного. В ранних двустишиях, 2‐м и 3‐м, дважды проскальзывает неграмотная глагольная форма (дремает), а в 3‐м и 4‐м причастия (заболевший, уставший) четырежды употреблены полуграмотно, «по-деревенски», — в предикативной роли (он совсем не заболевший…). Казалось бы, немного. Но в финале неправильное дремает, в окружении всего репертуара начальных рифм, возвращается, и на этот раз приводит за собой — натурализует — совершенно новое и по-новому, не морфологически, а синтаксически неправильное словосочетание речи выступает, программно венчающее композицию.

Эта пуанта, построенная по известному принципу «перемена в последний раз», опирается на аналогичный, хотя и вполне натуральный, сдвиг в конце песенки «И кто его знает…», где при финальном проведении припева подхватываемый из куплета глагол (таяло — тает) в первый и единственный раз описывает действия не героя, а тронутой им, наконец, героини.

Прецедентом по отношению к лимоновскому стихотворению песенка на слова Исаковского является и по линии неграмматичности: в 3‐м проведении припева (И кто его знает, Зачем он теряет…) глагол теряет копируется из предыдущего куплета обрывочно, без дополнения (сердце), то есть на грани грамматической нормы, хотя благодаря контексту смысл не страдает.

Перекличка двух текстов не чисто словесна, а вполне функциональна. Песенка последовательно играет с загадочной «неопределенностью/негативностью» всех знаковых действий (ходит возле дома — не скажет ничего — кто его знает — отвернется и вздохнет — потерял — теряет — загадочных — только

точки — догадайся — мол — намекает — разгадывать не стала — почему-то таяло), позитивный любовный смысл которых тем не менее прозрачен благодаря контексту. Стихотворение Лимонова переводит эту элементарную «ухажерскую» игру в высокий план диалога о «загадочном гении». Но в обоих регистрах «неграмматичность» оказывается сильной нотой в иконизации «загадочности».

Литература

Алданов М. А. 1977. Самоубийство. 2‐е изд. Paris: Les Éditeurs Réunis.

Жолковский А. К. 2005. Избранные статьи о русской поэзии. М.: РГГУ.

Жолковский А. К. 2021. Заметки о «поэзии аграмматики» Эдуарда Лимонова // «Лианозовская школа»: между барачной поэзией и русским конкретизмом / Под ред. Г. Зыковой, В. Кулакова, М. Павловца. М.: Новое литературное обозрение. С. 638–663.

Лимонов Э. В. 2003. Стихотворения. М.: Ультра. Культура.

Зощенко М. М. 2008. Личная жизнь: Рассказы и фельетоны 1932–1946. М.: Время.

Исаковский М. В. 1965. Стихотворения. Л.: Сов. писатель.

Мягков М. Ю. 2014. Полководцы Великой Отечественной. Книга 4. Георгий Жуков (https://coollib.net/b/373426). М.: Комсомольская правда.

Словарь 2001. Словарь языка русской поэзии XX века. Т. 1. А — В / Сост. Григорьев В. П., Шестакова Л. Л. и др. М.: ЯСК.

Слонимский А. Л. 1959. Мастерство Пушкина. М.: ГИХЛ.

Riffaterre M. 1978. Semiotics of Poetry. Bloomington & London: Indiana UP.

17. Инклюзивность, эксклюзивность и «мы»[446]

(Из заметок о поэзии грамматики)

1. Основатель поэзии грамматики Роман Якобсон подчеркивал особую роль в ней личных местоимений[447]

. По словарному смыслу они предельно абстрактны, универсальны, способны, подобно джокерам, заменять любых потенциальных пользователей («я» — всякий, кто говорит я[448]), но предстают совершенно конкретными, в высшей степени личными, как только пускаются говорящими в ход.

А где личность (и, прежде всего, «я»), там эгоцентризм, проблема идентичности, силовые взаимоотношения с Другими (с «ты», «мы», «вы», «они»), территориальные тяжбы. Можно сказать, что самим термином «местоимение» ставится вопрос о том, сколько места может занимать обозначенная им личность.

С одной стороны, характерно всяческое яканье, самовозвеличение, нарушение границ. В высоком варианте — по образцу: Государство — это я (Людовик XIV); Я — вождь земных царей и царь, Ассаргадон (Брюсов), а в комическом — а ля Ноздрев:

— Теперь я поведу тебя посмотреть <…> границу, где оканчивается моя земля <…> Вот граница! — сказал Ноздрев. — Все, что ни видишь по эту сторону, все это мое, и даже по ту сторону, весь этот лес <…> и все, что за лесом, все мое[449].