Как французы придумали любовь

В конце романа Анриетта должна погибнуть, поскольку Ангелу нет места среди людей на грешной земле. Остальное оставляю вашему любопытству. Из письма, которым заканчивается роман, написанного Феликсу некой Натали, мы узнаем, что Бальзак совсем не согласен с мнением и поступками своего героя. Как бы искренне ни отождествлял себя Бальзак с юным Феликсом, как бы ни идеализировал ангельский образ матери, он на правах автора бранит своего героя за нежелание взрослеть. Натали, новая возлюбленная Феликса, пишет ему, что он способен «ощутить себя счастливым только с призраком». Она не собирается занимать опустевшее место Анриетты или леди Дэйдлей. И Феликс де Ванденес оказывается выброшенным из жизни в эмоциональный вакуум, где нет места любви. Он все еще страстно любит женщину, которая не только утолила бы его тоску по матери, но и удовлетворила бы потребность в любовнице-жене. С Феликсом читатель встретится вновь на страницах девяти романов Бальзака, входящих в эпопею «Человеческая комедия». Это цикл романов, объединенных образами героев, местом действия и временем, когда разворачиваются события, участниками которых становятся персонажи.

Возможно ли, чтобы какая-нибудь современная женщина примерила на себя образ матери, созданный для удовлетворения психологических потребностей мужчины? Как женщина и мать, я не ощущаю родства ни со страстной Элеонорой, ни с благодушной Анриеттой. Пожалуй, только мадам де Реналь представляется реальным персонажем, чьи колебания, тревоги, эмоциональные порывы и желание мимолетного счастья можно объяснить ее возрастом и страхом потерять любимого, причем и ее беспокойство о детях и муже тоже вполне правдоподобно. Стендаль охотнее, чем любой другой писатель, наделяет героиню доверчивой женской душой. Возможно, происходит это потому, что он сохранил обрывки воспоминаний о живой матери, и ему не приходилось придумывать то, о чем он не имел ни малейшего представления.

Всем любовникам, один из которых старше другого на много лет, следовало бы прочитать роман «Красное и черное». Несколько лет назад я посоветовала прочитать его одному двадцатилетнему юноше, приехавшему в Париж из Брюсселя вскоре после того, как умерла его мать. Поступив в Сорбонну, он жил вместе со своей французской тетушкой, младшей сестрой своей матери, и ее мужем в Латинском квартале. По просьбе его тети я встретилась с ним, чтобы обсудить возможность проведения литературных исследований в США. Пока мы беседовали за бокалом вина в кафе рядом с Пантеоном, его отношение ко мне, в котором чувствовалась настороженность, сменилось доверием. Он рассказал мне, что у него были близкие отношения с тетушкой. Поскольку ей было за пятьдесят, я спросила, что он к ней чувствовал. Он ответил: «Это ее проблема, а не моя». А что он ощущал по отношению к дяде? «Ну, это действительно проблема». Он чувствовал себя виноватым, поскольку продолжал жить и столоваться у дяди, беспокоясь о том, как долго это может продолжаться. В конце нашего разговора он пообещал мне прочитать «Красное и черное».

Тетя поселила его в бывшей комнате своего взрослого сына. Она брала его с собой в театр и в гости, называла его «мой приемный сын» и не жалела сил, чтобы помочь ему сделать карьеру. Окончив университет, он стал журналистом и вернулся на родину. Не прошло и года после его отъезда, как тетушка заболела и вскоре скончалась. Когда я навещала ее опечаленного мужа, он признался, что знал об их связи. Он сказал мне: «Дэвид появился именно тогда, когда она нуждалась в нем». Незадолго до его приезда их собственный сын покинул родительский кров, и она очень остро переживала его отсутствие. «По крайней мере, прежде чем умереть, она получила немного радости». Мне было странно находиться в этом знакомом доме, куда я пришла выразить свои соболезнования, где каждый предмет мебели и каждая безделушка напоминали об умершей женщине. Так же странно было слышать, как бесстрастно, почти ностальгически говорил ее супруг о любовной связи своей жены с мужчиной, который годился ей в сыновья. Невозможно представить, чтобы это случилось в любом другом месте, кроме Франции.

Возрастные несовпадения влюбленных характерны именно для французской литературы, хотя, если верить Фрейду, мальчики везде одинаково страдают от эдипова комплекса. Так какие же элементы французской культуры в сочетании с психологическими особенностями личности создали такую модель любовных отношений? Вот что я думаю по этому поводу.