Как я был «южнокорейским шпионом»

О незаконных методах воздействия в системе ФСБ свидетельствует история, произошедшая в «Лефортово» с сотрудником службы безопасности «ЮКОСа» Алексеем Пичугиным. По словам его адвоката на пресс-конференции, 11 июля 2003 года он был насильно выведен из камеры и в наручниках доставлен в один из кабинетов на втором этаже. Там находились двое мужчин, представившихся оперативными сотрудниками центрального аппарата ФСБ. Они заявили, что им «поручено руководством» разобраться в «странной» ситуации, якобы сложившейся по его уголовному делу. В связи с тем, что по телефону их уведомили, что к Пичугину пришел адвокат, беседа была прервана до понедельника.

14 июля Пичугин был доставлен в другой кабинет на втором этаже изолятора. В комнате находились те же сотрудники ФСБ, на подоконнике лежал магнитофон. Они стали задавать вопросы, связанные с инкриминируемыми Пичугину преступлениями. В ходе беседы Пичугину было предложено выпить растворимый кофе с коньяком, от которого он поначалу отказался, но все же сделал пару глотков. Через пять-семь минут он почувствовал, что у него стали неметь ноги и зашумело в голове, потом потерял сознание.

Пришел в себя Пичугин через четыре-пять часов. Очнулся, сидя в кресле, от того, что за плечо его сильно тряс незнакомый мужчина. В камере попросил вызвать врача. На вызов пришла фельдшер, которая измерила давление и сказала, что оно в норме.

В кармане спортивной куртки Пичугин обнаружил пачку сигарет «Парламент-лайт». Фильтр одной из сигарет был снаружи окрашен в зеленый цвет, а в самом фильтре было какое-то вещество серо-зеленого цвета. Сигареты он сразу же выбросил. На внутренней части локтевого сгиба левой руки и между большим и указательным пальцем правой кисти Пичугин нашел следы от уколов.

На следующее утро он чувствовал сильную слабость во всем теле, болели голова и желудок, наблюдалась повышенная потливость и жидкий стул. В этот день адвокаты к нему допущены не были: представитель следственной группы сослался на якобы отсутствие свободных боксов в изоляторе для работы с подзащитным

[55].

Понятия конфиденциальности общения адвоката и подзащитного в «Лефортово» вообще не существует. Любыми документами, включая проекты жалоб, ходатайств или заявлений на суде, я мог обмениваться с защитниками только с письменного разрешения руководства. Причем таких заявлений должно было быть два: одно от меня, а другое от защитника. Изучив документ, начальник изолятора или его заместитель в зависимости от собственного понимания его допустимости ставили письменную визу на обоих заявлениях.

Но и это не было гарантией, что документ будет передан. Один раз я ждал больше месяца и только после общения с одним из заместителей начальника, который объяснил задержку «недоразумением», его получил. Эта была Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Кстати, ни «Лефортово», ни в других подобных учреждений, где мне пришлось побывать, в библиотеках этого важнейшего документа не было.

Другие материалы Европейского суда, я не получил совсем, что в сочетании с отказом «независимого» суда выдать моей жене доверенность на представление в нем моих интересов составляет вполне законченный ряд, демонстрирующий отношение российских властей к своим международным обязательствам по соблюдению прав человека.

Такие нарушения носят не единичный, а системный характер, они ни для кого не являются тайной. Об этом прямо говорится в Специальном докладе Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации «О выполнении Россией обязательств при вступлении в Совет Европы»: «В жалобах адвокатов, которые осуществляют защиту лиц, обвиняемых в совершении государственных преступлений и содержащихся в следственных изоляторах ФСБ, говорится об ущемлении права на защиту, имеющем место в отношении их подзащитных. При этом отмечается, что в таких изоляторах устанавливаются особые правила, касающиеся отношений адвокатов с их подзащитными, вводятся ограничения на общение, требуются дополнительные документы на предоставление свиданий, которые не предусмотрены Федеральным законом «О содержании под стражей лиц, обвиняемых и подозреваемых в совершении преступлений», а именно: на каждое свидание необходимо отдельное разрешение.

Нарушается также конфиденциальность отношений адвоката и подзащитного, так как документы подзащитному адвокат может передать только через администрацию следственного изолятора. Существующая система не позволяет осуществлять действенный контроль за методами ведения следствия, условиями содержания находящихся в изоляторах лиц».

Камера

«Лефортово» – тюрьма небольшая. В других московских изоляторах число сидельцев измеряется тысячами, а здесь во время моего пребывания было не более 100-150 человек. В камерах, площадью около восьми квадратных метров, – по два-три человека.

В каждой камере, где я был, вдоль стен расположены три вмазанные в бетонный пол и прикрепленные к стене шконки – иначе, чем по-тюремному, эти стальные сооружения, на которых спят заключенные, и не назовешь.