Как я отыскал Ливингстона

Когда они вошли, Мирамбо собрал своих людей и, оставив деревню, засел в траву по обе стороны дороги между Вилианкуру и Зимбизо. Ограбив деревню, победители стали возвращаться домой с добычей из 100 слоновых клыков, 60 тюков платья и 200 или 300 невольнивов; в это время люди Мирамбо внезапно бросились на них с двух сторон и принялись колоть их пиками. Храбрый Суд выстрелил из своего двухствольного ружья и подстрелил двух человек, но, заряжая во второй раз, он упал под ударами пив, которые проволоки его насквозь; других арабов постигла та же участь. Но неожиданное нападение неприятеля, которого считали побежденным, так деморализировало войско, что оно, побросав добычу, ринулось бежать и, сделав большой крюк по лесу, вернулось в Зимбизо рассказать печальную весть.

Впечатление, произведенное этим поражением было ужасно. Невозможно было спать вследствии крика женщин, потерявших своих мужей. Всю ночь раздавались жалобные вопли, среди которых можно было по временам расслышать стоны раненых, приползших в лагерь по траве, незаметно от неприятеля. Новые беглецы постоянно являлись ночью, но ни один из моих людей, названных выше, не подал о себе вести.

7-ое было днем беспорядка. горя и бегства; арабы обвиняли друг друга за то, что начали войну, не испробовав всех мирных средств. У нас были бурные военные советы, на которых предлагалось воротиться в Унианиембэ и запереться в своих домах; Камисc бин Абдулах гремел подобно оскорбленному монарху, против подлой трусости своих соотечественников Эти бурные совещания и предложения отступления скоро стали известны в лагере и способствовали более чем что-либо другое к полнейшей деморализации соединенных сил ваниамвези и невольннков. Я послал Бомбая к Саиду бин Салиму с советом не думать об отступлении, так как в противном случае Мирамбо непременно перенесет войну в Унианиембэ.

Отправив Бомбая, я заснул, но в половине второго ночи меня разбудил Селим, говоря: «Господин, вставайте, они все бегут, даже Камисc бин Абдулах уходит».

Я оделся с помощью Селима и подошел к двери. Первое, что я увидел был бегущий Тани бин Абдулах; заметив меня, он закричал: «Бана — скорей — Мирамбо идет». Затем он продолжал бежать, напяливая в тоже время свой камзол; его глаза от страха готовы были выпрыгнуть из своих орбит.

Камисc бин Абдулах тоже уходил последним из арабов. Двое из моих людей хотели уйти с ним; я велел Селиму привести их назад с револьвером в руках.

Шау оседлал своего осла моим собственным седлом и приготовлялся убежать, оставив меня тут на нежные попечения Мирамбо. При мне остались только Бомбай, Мабруки Спика, Шанда, спокойно доедавший свой обед, Мабруки Унианиембэ, Мтамани, Джумо и Сармен — семь человек из пятидесяти. Остальные убежали и были в это время уже далеко; Уледи (Манва Сера) и Заиди, Селим привел с заряженным пистолетом. Селим отправился затем седлать моего осла, а Бомбай помочь Шау справиться с своим. Через несколько минут мы были на дороге, люди постоянно оглядывались назад посмотреть, не видно ли неприятеля; они очень усердно подгоняли ослов, так что те бежали крупной рысью, причиняя мне нестерпимую боль. Я бы рад был лечь на месте и умереть, но жизнь была заманчива, я еще не потерял всякую надежду исполнить взятое на себя поручение. Мой ум деятельно работал, строя различные планы, во время длинной безмолвной ночи, употребленной нами на дорогу в Мфуто, куда, как я узнал, ушли арабы. Ночью Шау свалился с осла и не вставал сам, умоляя нас поднять его. Я не отчаивался сам и не хотел, чтобы Шау отчаивался; его посадили на осла и люди поддерживали его с обеих сторон; таким образом, мы подвигались вперед в потьмах. В полночь мы достигли благополучно Мфуты, и нас приняли в деревню, из которой мы вышли с таким торжеством, чтобы вернуться через несколько времени таким постыдным образом.

Я узнал, что все мои люди пришли сюда раньше сумерек. Улименго, храбрый проводник, хваставшийся своим оружием и нашим числом, так сильно жаждавший победы, совершил 11-ти часовый путь в 6-ть часов; смелый Шогире, которого я считал самым верным из моих людей, прибежал только получасом позже Улименго, а веселый Камизи, денди, оратор, демагог появился третьим; верные Спика показали себя такими же трусами, как и прочие бедные негры. Только Селим, арабский, мальчик, из Иерусалима, оказался храбрым и верным. Шау, хотя и европеец, выказал душу не менее, если еще не более низкую и черную, чем негры.

Я спросил Селима: «отчего ты также не убежал и не оставил твоего господина умереть одного?»

«О, сэр,» отвечал наивно арабский мальчик, «я боялся, что вы меня прибьете».

XXI. Типы племени ваниамвеца или ваниамвези.

ГЛАВА IX

ЖИЗНЬ В УНИАНИЕМБЭ (Продолжение)