Как я стал переводчиком Сталина

Киев как бы приветствовал меня солнечным морозным утром. За окном вагона мелькали знакомые с детства названия - Ирпень, Пуща-Водица, Пост-Волынский. Вот и киевский вокзал. Сердце радостно екнуло, когда на перроне увидел отца. Он сообщал в письмах, что чувствует себя неважно, но все же пришел меня встретить. Отец сильно постарел, некогда черные как смоль волосы стали совсем белыми. На нем были поношенное осеннее пальто и старая, еще дореволюционная фуражка с эмблемой дипломированного инженера. Мне стало как-то неловко. Во Львове я приоделся и вышел из "международного" вагона франтом, в модном, подбитом мехом, плаще, английской фетровой шляпе, благоухая японскими мужскими духами. После объятий и поцелуев отец даже как-то неодобрительно на меня поглядывал: мой вид казался ему вызывающим и неуместным среди серой массы людей, толпившихся на вокзале. Но дома отец быстро оттаял, и мы провели вместе несколько чудесных дней.

Нет ничего радостнее возвращения в отчий дом после долгой разлуки. Мама приготовила новогодний ужин с украинской спецификой: кутья, взвар, домашняя колбаса, окорок, запеченный в тесте, фаршированная щука и, наконец, ее коронные блюда - "хворост" и торт "Наполеон" с ароматным кремом между тонкими хрустящими прослойками. В киевских магазинах еще можно было тогда купить хорошие продукты, хотя уже появились наши знаменитые "перебои в снабжении".

Под Новый год собрались старые приятели. Пахло хвоей от свежесрубленной елки. Потрескивали свечи.

В графине янтарными блестками переливалась неизменная отцовская настойка на стеблях зубровки. Было и традиционное трио: отец - скрипка, мой школьный товарищ Георг Фибих - виолончель и я - рояль. Когда-то, в середине 30-х годов, казавшихся теперь такими далекими, в теплые летние вечера на тротуаре под цветущими липами у нашего открытого окна останавливались прохожие послушать любительские домашние концерты.

И вот мы снова вместе. Какое душевное тепло, спокойствие! Вспомнили разученный еще в немецкой школе рождественский хорал: "Тихая ночь, святая ночь..."

Мы никогда не были очень близки с отцом. Он днями и вечерами пропадал на службе, а по ночам корпел над чертежами, чтобы подзаработать. Он был виртуозный чертежник и талантливый инженер старой петербургской школы. А я днем работал на заводе, затем занятия на вечернем отделении Политехнического института, в "Интуристе". Выходные дни каждый проводил по-своему. Но в те несколько последних дней 1939 года нас что-то неудержимо тянуло друг к другу. И расставание в первый день нового, 1940 года было очень тяжелым - как будто оба мы предчувствовали, что никогда больше не увидимся...

За время моего отсутствия жизнь в Москве стала заметно труднее. Город выглядел неухоженным, кое-где перед магазинами выстраивались очереди. Из-за наших неудач в войне с Финляндией настроение в столице было подавленное. Самонадеянное намерение Сталина с наскока покончить со строптивыми финнами обернулось кровавой эпопеей и позорным топтанием на месте. Пришлось мобилизовать новые силы, чтобы осуществить прорыв обороны противника. Транспорт был забит военными грузами, и это сразу сказалось на снабжении городов.

Мне предоставили койку в офицерском общежитии на углу Арбата и улицы Веснина. В небольшой комнате нас было четверо. Зато было чисто, тепло и тихо заботами тети Нюси, следившей за порядком. В коридоре стоял титан с кипятком, рядом на столике - все необходимое для заварки чая.

Моими соседями оказались знакомые ребята. Они сразу же ввели меня в курс нелегкой московской жизни.

Переговоры с немцами о новом торговом соглашении близились к завершению. Они проходили в Наркомате внешней торговли. Туда же приезжала и наша группа работников Наркомата военно-морского флота. Шел упорный торг с германской делегацией, возглавлявшейся посланником Шнурре. Одновременно формировался состав советской закупочной комиссии, которая должна была отправиться в Германию для наблюдения за ходом реализации договора и приемки немецких поставок. В комиссию был включен и я, видимо, потому, что уже имел некоторый опыт работы в инженерном отделе Тихоокеанского флота, а главное, владел немецким языком.

11 февраля 1940 г. новое торговое соглашение наконец подписали, и мы вскоре отбыли в Берлин. Закупочную комиссию возглавил член ЦК партии, нарком судостроительной промышленности И. Ф. Тевосян, человек близкий к наркому внешней торговли, члену политбюро А. И. Микояну и даже, как полагали, к самому Сталину.

Предсмертная телеграмма Рузвельта

В последние недели жизни Рузвельта его отношения со Сталиным были омрачены происходившими в Берне переговорами английских и американских представителей с руководителем гестапо в Италии генералом СС Карлом Вольфом. В них участвовал и американский резидент в Швейцарии Аллен Даллес, что придавало им особый характер. Об этих контактах посол США в Москве Гарриман проинформировал Молотова только 12 марта 1945 г., хотя переговоры в Берне велись в середине февраля.