Как я тебя... ненавижу (СИ)

Глубоко вздохнув, я направилась на кухню. На столе стояли две чашки с чаем и даже тарелка с круассанами. Сразу было видно, что съестного в доме прибавилось. Минут пять мы просто сидели молча, каждый смотрел в свою сторону - он в окно, а я сосредоточилась на круассане. Первым заговорил он:

- Вы еще не думали, когда собираетесь вернуться в школу?

- Завтра, - пожала я плечами, - я уже и так много пропустила. В детдоме, конечно, была школа, - я невольно поморщилась, вспоминая тех учителей и их методику преподавания, - но, сами понимаете...

Он кивнул:

- Тогда я позвоню директрисе и сообщу о Вашем возвращении.

- Спасибо, - поблагодарила я. - И еще, Андрей Владимирович, давайте хотя бы дома Вы будете обращаться ко мне на «ты» и называть просто Камилла, а то у меня будет ощущение, словно я целыми сутками в школе.

- Хорошо, - согласился он. - Тогда я...

- Нет! Нет! Нет! – перебила я его. - Вы так и останетесь Андреем Владимировичем.

Называть своего преподавателя, даже вне школы, каким-нибудь дядей Андреем или просто Андреем мне казалось просто диким, во всяком случае, сейчас. Я еще раз посмотрела на мужчину, сидевшего за столом, такого домашнего: в потертых джинсах, футболке «Рок–навсегда!» и домашних тапочках – нет, пусть лучше так и остается Андреем Владимировичем.

Все еще не решаясь задать главный вопрос, я встала из-за стола и пошла мыть чашку. Это дало мне время, чтобы решиться. Я вернулась обратно к столу.

- Андрей Владимирович?

- Да? – учитель поднял на меня взгляд.

- Я хотела Вас спросить.

- Спрашивайт... Спрашивай, конечно, - стал серьезным мужчина.

Я села напротив него и сцепила пальцы в замок. Облизнув ставшие сухими от волнения губы, наконец подняла на преподавателя взгляд:

- Я уже задавала этот вопрос, но хочу уточнить: нет никаких других причин того, что Вы стали моим опекуном?

Он откинулся на спинку стула и снова посмотрел в окно. Молчание затянулось, и я уже, не ожидая ответа, хотела извиниться и убежать в свою новую комнату, как он заговорил:

- Когда мне было чуть меньше, чем тебе, я потерял родителей и тоже оказался в детдоме, - его голос звучал удивительно равнодушно, даже тему урока он объясняет более эмоционально. – Так что я просто знал, каково тебе...

- И пожалели, - закончила я за него, внимательно рассматривая узор столешницы.

Меня просто пожалели. Бедную девочку-сиротку. Отчего-то стало очень противно и обидно, хоть обратно в детдом беги. Хотелось отмыться от прилипшего ко мне чувства жалости и презрения. Что ж он раньше меня не приютил? Или тогда еще не так жалко было?

«Может, он не только сирот подбирает, но и бездомных зверушек?» - думала я с какой-то злой обидой, что поднималась у меня в душе.

Меня никто никогда не жалел, исключая, конечно, детские годы, когда я набивала себе шишки и ссадины на коленках, но и тогда жалели нечасто и по минимуму. Не потому, что мои родители такие черствые люди. Просто мама всегда говорила: «Жалость – это последнее чувство, которое можно испытывать к человеку. Значит, он скатился в самую глубокую пропасть и ничего больше не заслуживает, ни уважения, ни любви, лишь жалость».

«Поздравляю, Камилла, теперь ты тоже на самом дне, и единственное, что люди могут тебе предложить - это пожалеть тебя», – вынесла я себе вердикт.

- Нет, - услышала я голос Андрея Владимировича сквозь свою обиду. - Жалости в моем решении было не много. Скорей, я был удивлен твоей стойкостью и смелостью.

Я подняла на него удивленный взгляд, не уверенная в том, что не ослышалась.

- В мире сирот, детдомов, ты либо ломаешься, смирившись с системой, с остальными детьми, которые намного сильнее и старше. Которые любыми способами утверждают свою власть над тобой.

Я тут же вспомнила мои стычки с Лариской и нервно поежилась. Он продолжал говорить:

- Но есть другие дети, те, что идут против системы, несмотря ни на что. Они сбегают, они ломают привычные порядки и устои. Там, когда я увидел тебя на дороге, я понял, что ты из таких. Ты не сдашься, пока не уйдешь оттуда, и, возможно, в следующий раз тебе не настолько бы повезло. Твое же бегство из клиники меня окончательно в этом убедило. Тогда я и принял решение об опекунстве, так сказать, вернул долг, - пожал он плечами, грустно улыбаясь.

Так значит, его тоже когда-то усыновили и теперь он, в свою очередь, взял под опеку меня. Я снова облизала губы, не решаясь задать еще вопросы: «Кто его усыновил?» «Что случилось с его родителями?»

«А не считаешь, что это тебя малость не касается?!» - фыркнул голос разума на мое любопытство. - «Много будешь знать-скоро состаришься.»

- Ну, что, такой ответ тебя устроит? – спросил Андрей Владимирович, поднимаясь из-за стола.

Я лишь кивнула.

- У меня дела, и мне нужно уехать, но я ненадолго.

- Хорошо. Мне тоже есть чем заняться, - кивнула я. - Приберусь, наверное, и ужин приготовлю.

Он улыбнулся и кивнул:

- Только не слишком усердствуй.

Андрей Владимирович вышел из кухни. Я поставила чашку в мойку.

- Камилла, - он заглянул в кухню.

От неожиданности я подпрыгнула. И кто научил его так тихо подкрадываться? А может, это из-за шума воды.