Это выбивает меня из колеи. Мой отец никогда не умел врать. Я думала, мне потребуется только упомянуть фотографию – и он во всем признается. А если я ошиблась? Я достаю фотографию маленького мальчика и вручаю ему. Он переворачивает ее, видит написанное на обороте, и у него отвисает челюсть. Я мгновенно понимаю, что сделала ужасную ошибку.
– Где ты это взяла? – спрашивает он, затем, не дождавшись ответа, задает другие вопросы: – Ты считаешь, это отправил я? Почему ты так решила?
– Кто-то подбросил мне это на порог дома по моему новому адресу, – лопочу я, одно слово набегает на другое. Я не ожидала такой обиды у него в голосе. – Я
– Одеяльце? – Отец поворачивается ко мне. – Какое одеяльце? Ты о чем?
Я останавливаюсь, папа делает то же самое. Мы стоим рядом и смотрим на реку. Я собираюсь с силами и начинаю с самого начала, с того самого дня, когда я получила фотографию, и рассказываю ему все.
Папа не перебивает, хотя у него в голове, вероятно, проносятся тысячи вопросов. Он сильнее мрачнеет и выглядит еще более обеспокоенным, когда я сообщаю про Ника и про вторжение в мой дом. Затем перехожу к одеяльцу. Я достаю его из сумки и передаю папе, наблюдая за его реакцией, когда объясняю, как ко мне попала посылка. Он медленно начинает понимать то, что я пытаюсь до него донести.
– Ты его вчера получила? – спрашивает он. Я киваю. – И тогда ты мне и позвонила. Потому что доверила мне собрать вещи Дилана.
– Да. Прости. Мне совсем не хотелось думать, что ты имеешь отношение к этому делу. Это последнее, чего я хотела! Затем я позвонила тебе, а ты сказал, что разговаривал с Рейчел…
–
– Папа, одеяльце… Если не ты отправил его мне, то кто?
У него на лице отражается боль.
– Я его не видел, дорогая. Я собрал вещи Дилана, как ты и просила, но одеяльца среди них не было. Мне и в голову не пришло его поискать… Мне следовало это сделать.
Я представляю, как папа молча собирал и убирал воспоминания о своем любимом внуке, и боль пронзает мне грудь. Почему я думала, что для него это будет легко? Мне не следовало его об этом просить, когда прошло так мало времени после нашей потери.
– Я сделал это вечером перед похоронами Дилана, – тихо продолжает он, его лицо перекошено, словно воспоминания вызывают у него физическую боль. Он отказывается смотреть в мою сторону и снова начинает медленно идти вдоль берега реки. Я держусь рядом с ним, ловя каждое его слово.
– Я ходил на похороны. Ты знаешь об этом? – Он не ждет от меня ответа. Думаю, он даже не заметил бы, если б я развернулась и пошла прочь. – Не знаю, хотели ли меня там видеть, но Марк постарался, чтобы никто не произнес ни одного дурного слова, даже ничего дурного
Он засовывает руки в карманы.
– В вечер до этого я поехал к вам домой, чтобы выполнить твою просьбу. Я сидел на полу в детской, раскладывал его плюшевых мишек и одежду по пакетам, но мне даже не пришло в голову поискать ту единственную вещь, с которой он не расставался. Мне очень жаль, Сьюзан, но я понятия не имею, откуда взялось одеяльце.
Я беру его под руку, чтобы успокоить.
– Все в порядке, папа. Не следовало просить тебя это делать, – говорю я, но он качает головой.
– Я хотел это сделать. Я хотел чувствовать, что от меня есть какая-то польза. Но я ни разу не видел одеяльце ни в доме, ни на похоронах. Так куда же оно делось? И каким образом к тебе вернулось?
Глава 22