Как я увела жениха с чужой свадьбы

Зачем тебе со мной возиться.

Не ищи меня, Тоня.

На первое время тебе должно хватить.

Будь счастлива, доченька.

В конверте еще обнаружилась солидная пачка денег. Но я, утерев первые слезы, наказ, изложенный в письме, не исполнила. Пошла против воли матери. Я стала ее искать. Я бросилась в ноги Фениной матери — а она медсестра, я же говорила, да? У медиков сильное цеховое братство, она подняла все свои знакомства, в течение двух недель собирали информацию по всем больницам — в первую очередь онкодиспансер и хоспис. Мамы нигде не было.

Я бросила институт. Какая к черту латынь, когда сердце истекает кровью, а глаза — слезами? Только спустя три или четыре недели я вскрыла второй конверт. Там и содержалась история моего появления на свет. Изложенная абсолютно сухими фактами. Я до сих пор не понимаю, чего стоило моей маме написать историю своей жизни ТАК. Никого не обвинив, не обелив себя. Просто факты.

Мне она всегда говорила, что у нее никого из родственников нет, что она рано уехала из дома и потеряла с ним связь. Про отца я как-то сама не спрашивала — сообразительная была не по годам. А на самом деле, родня у меня была. И есть. Правда, бабушки и дедушки уже нет в живых. Но есть тетка. Которая так и не вышла замуж, и живет всю жизнь одна. Чисто теоретически, наверное, где-то есть и отец. Но все это не заменяло ее. Мамы.

Она уехала из отчего дома, не зная, что беременна. Мне, когда я читала на бессчетный раз ее письмо, казалось, будто между строк написано, что ее выгнали. Так это было или нет — не знаю. Но осталась она со своей жизнью в большом городе — один на один. Поступила в швейное, получила комнату в общежитии. Родила меня. И всю свою жизнь работала — днем в ателье, а вечерами я частенько засыпала под стрёкот маминой швейной машинки — она частным образом еще и шила на заказ, чтобы ее Тонечка ни в чем не нуждалась. Я помнила ее постоянно согнувшейся над шитьем. А я принимала это как должное. Я думала, так и должно быть.

В том же письме мама рассказала, что время от времени ей приходили небольшие денежные переводы — от бабушки. А дед, судя по всему, так и не простил младшую дочь, покрывшую семью позором.

Вот так вот, в одночасье, я и узнала, что обязана своим рождением семейной драме, разбившей жизни двух сестер. Это надо было осмыслить. К этому надо было привыкнуть. Я не помню, как я прожила эти месяцы. Без мамы. Без универа. Феня с Ганей были рядом, я помню. И Фенина мама держала руку на пульсе. Теперь, когда прошло уже семь лет, я могу сполна оценить то, что они для меня сделали. Ценю — и благодарна им. А тогда — тогда мне на все было плевать.

А потом в почтовом ящике появился еще один конверт. Обычный почтовый конверт, с маркой. И обратным адресом «Крестовоздвиженский монастырь».

Там бы я искать, конечно, не догадалась. А теперь уже и незачем.

Но пришлось. Пришлось ехать, забирать свидетельство о смерти, потом вся эта волокита с оформлением наследства. Скажу сразу и честно — найти в себе силы и пойти посмотреть на могилу я не смогла. Потому что я себе придумала тогда, что мама уехала. Далеко. Надолго.

А мне надо как-то жить одной. Так мне твердили хором Феня, Ганя, тетя Надя, Фенина мать и дядя Витя, Фенин отец. И деньги, в общем-то, кончались.

Про университет я даже не думала. Та, веселая студенческая жизнь — она для другой девочки — беспечной, счастливой, с мамой. А я, осиротев, повзрослела. На последние деньги окончила курсы и — вуаля! Перед вами я, вполне успешный, с хорошей репутацией мастер индустрии красоты.

***

Старина Джек опустел. Или это старина Джонни — я их вечно путаю. Зато я была полна — виски, скорби и воспоминаний. И именно в этот момент позвонили в дверь. Я вздрогнула. Даю честное слово — я испугалась! Я решила, что это Виолетта вернулась. Одна или с мамой своей. А я тут такая, вся слезах и соплях. Я зажалась в угол дивана, прижала к груди пустую бутылку и слушала, как тренькает дверной звонок. А потом он стих. И в наступившей тишине я услышала, как в замке повернулся ключ.

— Зая, ты спишь?

Вот уж чего мы с Джеком — или Джонни — совершенно не ожидали…

И вот уже тот, кого не ждали, стоит на пороге гостиной и созерцает представшее его очам.

— Вон оно как… — задумчиво протянул Ярослав. — Кот из дому — мыши в пляс. А я-то думаю — вернусь пораньше, порадую заю. По какому случаю праздник? — он кивнул на пустую бутылку у меня в руках.

— Годовщина падения Трои, — икнула я.

— Это повод, — после некоторого размышления согласился Ярослав. — Стриптизера в траурных черных плавках приглашала?

— Ты обещал стриптизёра! — капризно надула губы я.

— Обещал, — согласился Ярослав, устраиваясь с другого конца дивана. — Но черные плавки забыл, каюсь.

На этом диалог застопорился. Чтобы его оживить, я поднесла к губам бутылку и допила остатки.

— Сильна, — цокнул языком Ярослав. — Так тебя беспокоит судьба Трои?

Я икнула. Мы с Джеком и Джонни икнули втроем. А потом я взяла — и выпалила:

— Виолетта приходила.