– Вы не аристократ, – напомнила она. – Но я часто вспоминаю, что мальчишкой вы были несносным гордецом.
– Вы и вправду так считали?
– О да, – ответила она. – Но полагаю, это была лишь видимость, а не истинное отражение вашего характера. В конце концов, вы посещали школу с мальчиками, которым по праву рождения предназначено заседать в палате лордов.
– Интересно, отравлял ли я им жизнь в школе?
– А вам самому каково было находиться там?
– Не хуже, чем любому другому в подобном положении, – с готовностью ответил Грант. – Я научился защищаться и не возражал против того, чтобы жить вдали от Роузмура.
Он говорит правду, поняла Джиллиана, и ей захотелось рассказать что-то и о себе.
– А я была прилежной ученицей и обожала читать. Возможно, вы помните, как я, бывало, пряталась в углу отцовской библиотеки.
– Ведь он весьма начитанный, эрудированный человек, верно?
Она покачала головой.
– Подозреваю, что отец хотел, чтобы люди так о нем думали. Однако мне кажется, он покупал книги в большом количестве, скорее чтобы произвести впечатление на окружающих, чем для того, чтобы читать их. Но они годились мне, и я поклялась, что прочту их все до единой.
– И прочли?
– Признаюсь, меня ни в малейшей степени не интересовало садоводство или земледелие, и было несколько философов, которые вызывали у меня скуку смертную. Но я обожала романы. Романы я могла читать бесконечно. В сущности, меня часто обвиняли в желании тратить свою жизнь на чтение.
– Потому что ваша реальная жизнь была очень трудной?
Вопросы становились слишком личными, но Джиллиана тем не менее ответила:
– Мой отец женился вторично, когда мне было десять. Мама умерла при моем рождении. Мачеха была довольно милой и деликатной женщиной. Но вскоре у нее появился свой ребенок, и все внимание родители, естественно, направили на малыша.
Грант ничего не сказал, просто встал, вышел в проход, а затем удивил ее, сев на ту же скамью, которую занимала она. Он не смотрел на Джиллиану, взгляд его был устремлен вперед, на алтарь.
– Вы были капризным ребенком? – спросил он. Джиллиана на мгновение задумалась над вопросом.
– Не думаю, – ответила она. – Впрочем, я была одиноким ребенком, поэтому, возможно, капризным.
– Значит, не столько капризным, сколько заброшенным.
– Может быть.
– Мне показалось, что вы не любите говорить о своем детстве. Почему?
– Возможно, потому что не хочу возвращаться в то время, – сказала она, взглянув на Гранта.
– Вопрос был слишком грубым?
– Да нет, – ответила она. – Просто я предпочитаю жить настоящим, ваше сиятельство. А не выдуманным прошлым.
Он взял ее за руку.
– Хотел бы я и в самом деле знать вас ребенком. Я бы не дал вам скучать, поддразнивал бы вас. Я мог бы поверять вам свои самые сокровенные, самые страшные тайны.
– А у вас тогда было их очень много?
– Не так чтобы много, но были, – сказал Грант. – Но как и вас, у меня не было наперсников. Я ведь был наследником, и со мной обращались иначе, чем с братьями. От меня ожидали большего, чем от Джеймса и Эндрю, поэтому их пути в жизни были другими.
– А я рада, что не знала вас ребенком, – проговорила Джиллиана.
Он взглянул на нее, но промолчал. Она мягко высвободила свою руку.
– Как графский наследник вы бы пугали меня. Я бы говорила себе: вот мальчик, довольно красивый мальчик, который одинок также, как и я. Если б он не был графом, я бы поговорила с ним. Но поскольку вы все-таки граф, я бы никогда не преодолела своей робости.
Минуту или две они молчали. И когда Джиллиана уже подумала, что ему, должно быть, не терпится уйти, Грант заговорил снова:
– Я мысленно представляю, какой вы были, Джиллиана: оторванная от жизни, тихая девочка, которая, без сомнения, смотрела на мир широко открытыми глазами, многим восхищаясь, но ни о чем не высказываясь.
– Я и вправду была такой, – с улыбкой подтвердила она.
– А сейчас?
– Возможно, мои глаза уже не так широко открыты, но я продолжаю восхищаться очень многими вещами. Этой часовней, например, – сказала она, запрокинув голову и вглядываясь в тени под потолком. – Она совершенно восхитительна.
– А я ненавижу ее, – произнес граф, глядя прямо перед собой.
Удивленная, Джиллиана опустила голову и посмотрела на него, но промолчала, ожидая, не скажет ли он что-то еще.
– Похороны моего брата были последним проводимым здесь обрядом, – после долгой паузы продолжил он. – Солировал один юноша, совсем еще мальчик, и его голос разносился по всей часовне, словно он был ангелом, призывающим нас молчать и думать о своих бессмертных душах. Я до сих пор слышу его голос. А может, это далекие крики ангелов.
Джиллиана потрясенно уставилась на пего.
– Почему вы так говорите, ваше сиятельство?
– Возможно, это говорит моя совесть. Перегруженный орган. А может, я просто устал и говорю чепуху.
Грант встал.
Джиллиане захотелось подойти к нему и очень нежно, очень бережно прижаться губами к его губам.
– Я был не прав, призывая вас отказаться от благоразумия, этого не стоило делать, – добавил он отрывисто и резко. За какие-то несколько секунд из приветливого собеседника Грант вновь превратился в неприступного аристократа.