Как любят россияне

Однажды навалилось вместе одиночество, усталость и плохое настроение. В один из серых осенних дней я пришла в рекламу с объявлением: «Ищу человека, способного стать добрым другом и надежным главой семьи». Почему я там оказалась? Не знаю, ей-богу, и до сих пор. Ведь, признаюсь, совершенно искренне не верила в «рекламный» способ знакомства. Не знаю даже, верила ли во что-нибудь вообще. И все-таки я оказалась там, в этой маленькой комнатушке на пятом этаже, с двумя приветливыми женщинами и неумолкающим телефоном. Через неделю мой «крик души» увидел свет, а еще через две я уже спускалась по лестнице, растерянно прижимая к себе сумку с первой партией из 65 писем.

Наверное, с этого дня и начинается мое признание в любви. Итак, 65 (а потом еще 70 или чуть больше) писем. И мои размышления о том, зачем же мне все это было нужно. Но тем не менее я увлеклась, и с кем-то завязалась переписка, по каким-то телефонам я позвонила, с кем-то встретилась – с неизбежными походами в кино, прогулками по городу и (не менее неизбежными) приглашениями на чаепитие. «С кем-то» – так сказала, но, пожалуй, это правда, потому что теперь не осталось уже в памяти ни лиц, ни голосов. И еще потому, что началась эта история в ноябре, а уже к февралю, непонятно и необъяснимо, из всего захлестнувшего меня потока самых разных отношений с самыми разными людьми остались только эти письма – с невероятными ошибками и зловещим обратным адресом «КС…».

Мы переписывались восемь месяцев, прежде чем впервые увидели друг друга.

...

Для меня «тот мир» был чужим и страшным. Так нам объясняли газеты и голубой экран. Нормальным людям было там не место. И бывший там, уже никогда не мог стать нормальным человеком. Все это я с детства усвоила твердо. Переступить через эти представления было трудно. Но в конце концов именно эти письма со «страшным» обратным адресом из колонии, даже не общего – строгого! – режима, стали в моей жизни единственным лучиком доброты, тепла и понимания.

Говорю еще раз, я не знаю почему. Может быть, потому, что (я поняла это не так давно) в каждом человеке есть главное и не главное. Как ни парадоксально, но «не главным» в этой истории для меня оказалась именно вся основная часть его биографии – бурная и не слишком «святая» молодость, в которой все-таки не было места подлости, и годы, потерянные навсегда в местах, не столь отдаленных. А главным… главным было то, что я нашла в нем (и безуспешно искала все эти годы до него) ВРОЖДЕННУЮ, как говорится, БОГОМ ДАННУЮ ПОРЯДОЧНОСТЬ, ЧЕСТНОСТЬ И НЕКОТОРОЕ ДАЖЕ СТАРОМОДНОЕ РЫЦАРСТВО, А ЕЩЕ УМ И ДОБРОТУ… и… но всего не объяснишь. Впрочем, все это я поняла не сразу. Конечно, было и недоверие. И осторожничанье – три месяца его письма шли все в ту же «Службу семьи», на безымянный номер абонента, и еще полгода потом – на столь же неясный адрес: «до востребования». Сергей все понимал и не просил ничего иного. Может быть, именно это молчаливое понимание и привлекло меня поначалу.

Через пять месяцев переписки он впервые попросил о встрече, но еще три месяца я не решалась, а может, попросту кокетничала, мучая уже не только его, но и себя, и наконец мы увиделись. Это был уже 89-й год. Признаться честно, я была просто насмерть напугана: лязг железной двери, суровый военный с журналом, допрашивающий «кто вы ему такая?» (а кто я такая? И «невеста», и «знакомая» – все звучало одинаково двусмысленно). Страшные и непонятные «родственники осужденных», собравшиеся кто на свидание, кто для передачи и учившие меня «бежать к замполиту и просить»… Четыре часа ожидания. И наконец, его лицо через два слоя пыльного стекла и решетки в тусклом свете казенных ламп, неработающая телефонная трубка и табуретка, привинченная к полу.

...