Как много в этом звуке…

— Ха! Фильм может быть другим, а конец будет тот же. Штамп. Разве не так? Хороший вечер неожиданно оказался свободным. Случайно подвернулся номер телефона. Почему бы не пощекотать себе немного нервы, тем более что это ничем не грозит. Верно?

Они дошли до конца квартала, повернули обратно, Алексей надеялся, что Таня будет разубеждать его. Зачем же тогда звонить? Но она ничего не ответила. И только немного погодя спросила:

— Почему не заходил?

— Не знаю. Понимаешь, не знаю! Не знаю, и все! Поняла?!

— Что с тобой?

— Ничего! Понимаешь, со мной ни-че-го! Каждый раз все повторяется заново. Слишком это болезненная штука. И сейчас… Побудь я с тобой еще полчаса, и опять все начнется сначала. Нервотрепка, письма, звонки. У тебя снова будет мало времени, снова появятся необыкновенной важности дела. И в конце концов ты снова уйдешь. Ты не знаешь, как это… Бывает. Это не прихоть, не похоть, даже не любовь. Любовь — бирюльки по сравнению с этим, поняла?! Манная кашка. Здесь что-то другое… Ты не представляешь…

— Какой-то ты сегодня…

— Я совсем не такой, как ты думаешь. С тобой я вот такой, а с другими — другой. Но с тобой я не могу вести себя иначе. А другие, возможно, видят меня таким, каким хочешь видеть ты.

— Все это слишком умно. Ты просто хочешь казаться лучше, чем есть на самом деле.

Алексей успокоился. Он волновался в ожидании перемен, боялся их. Но все оставалось по-прежнему. И завтрашний день будет таким же. Даже длиннее. Дни стали увеличиваться.

— А знаешь, — сказал он, — воробьи почему-то садятся только на те деревья, которые вдоль дорог, а в сквере, вон глянь, ни одного нет.

— Наверно, теплее над дорогой.

— Наверно. А может…

— Что же ты замолчал?

— Продолжить? Слушай. Ты позвонила сегодня: «Почему не заходил?» Тебя ведь интересует, почему я не заходил? Тебя это страшно интересует? Хочешь, я буду звонить десять раз на день? Хочешь, буду заходить каждый день?! Хочешь, не оставлю тебя ни на минуту?! Ты хочешь этого?

— Не знаю…

— А я не могу иначе. Да и зачем иначе?

Сквозь снег было видно, как вспыхивали и гасли громадные, словно живые, глаза светофоров, они будто медленно и важно моргали в темноте. На мостовой от машин оставалось по две широкие полосы. Как лыжня великана.

— Где ты празднуешь Новый год? — спросил он. — Хочешь, приходи к нам в наше уважаемое учреждение. У нас как раз свадьба.

— Кто женится?

— Я.

— Ты?! Поздравляю. Я рада за тебя.

— Спасибо.

— Ну, я, наверно, пойду. В таком случае. Да и тебе пора.

Он смотрел на ее удалявшуюся, таящую в снегопаде фигуру и все сильнее чувствовал боль от незначительности всего того, что ожидало его завтра — автобус, давка, работа, разговоры о соседских кознях, о болезнях, намеки, ухмылки за спиной. И снова бумаги, бумаги… Ужасно длинные и ужасно пустые дни. А вечера… Что будет с ними? Она уносила с собой тревогу, злость, измену — все. И оставляла совсем ненужное спокойствие.

— Таня! — он бросился догонять ее.

* * *

А потом наступила весна, прошел первый дождь. Невидимые в темноте капли срывались с карнизов, с балконов и летели вниз. Отдельные капли падали ему на голову и запутывались, дробились в волосах. Рядом светился окнами большой дом. Мелькали тени. Из открытых форточек слышалась музыка. Пахло весной, теплой землей, липкими почками, дождем. И еще какой-то далекой тревогой. Словно эта его жизнь на земле уже не первая, и вот пришло воспоминание о прежнем пребывании на земле, от которого ничего не осталось, кроме легкой тревоги и чувства узнавания. И теперь вот снова — ночь, земля после дождя, теплая кора деревьев, мягкие почки…

А тогда луна была не такая. Сейчас она свежее. Словно по ней еще текут чистые потоки дождя. Как по радостному девичьему лицу Алексей с ужасом вдруг осознал, что каждый его день катился, как по рельсам, и все предстоящие остановки были заранее известны, все предстоящие события он знал задолго до того, как они настигали его. Он почти с физической болью почувствовал, что соскучился по юности, по волнению, по неопределенности, по тому незнакомому человеку, с которым он бредет сквозь весенний вечер, по стуку каблучков о булыжники, по трепещущей, как рыбешка, ладони, по фразе — «Как вас зовут?»

Алексей вошел в дом.

— Почему ты не ложишься? — спросила Таня.

— Если б я знал, почему я не ложусь! Послушай, а как ты смотришь, если я пойду немного прогуляюсь, а?

— Только не задерживайся.

— Все будет железно, дорогая, — бодро ответил он. Уж возле двери растерянно усмехнулся. — Послушай… Людям не сидится на месте. На луну лезут, на полюсы, в тайгу. Людям надоедают старые книги, и они пишут новые, надоедает работа, и они меняют ее. Надоедают сами друг другу и тогда заводят новых друзей.

— Извини, я хочу спать. Уже поздно.

— Погоди… Меняют одежду. Не потому, что износилась, — надоела. Понимаешь? Каждый год меняется мода. Ведь каждый год, а? Квартирами меняются. Придумывают новые машины, потому что их не устраивают старые, новые теории… Заметь, я говорю не вообще о человечестве, а об отдельном человеке. И все это считается похвальным. И только в семье, заметь, только в семье это порицается.