Даниэль Кац

Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию

Персонажи этой книги не имеют ничего общего с действительностью, как не имели с ней ничего общего при жизни[1]

1

БЕНЯ МАНЕВРИРУЕТ

Мой дед Беня был головастым коротышкой полутора метров ростом, когда разразилась Русско-японская война, чуть ли не самая бессмысленная из всех войн. Он был унтер-офицером царской армии, и от него потребовали, чтобы он убивал маленьких, аккуратных, отважных японцев. Военный министр царя Николая неофициально пригласил дедушку к себе и сказал:

— Беня, отечество в опасности и требует, чтобы вы убивали этих злобных япошек.

«Это империалистическая война, — усмехнулся про себя дедушка. — А я человек маленький».

Когда он был еще меньше ростом, в маленькую деревушку — не то Хлебск, не то Хлобск — к востоку от Полоцка, что в Витебской губернии, пришли казаки. Пришли казаки, а деревушка была совсем захудалая: в ней жили около двухсот крайне бедных евреев, которые зарабатывали на жизнь тем, что перепродавали друг другу ношеные вещи и торговали контрабандным пасхальным вином. Кроме них, неизвестно почему, в деревне застряли кое-кто из Ротшильдов, по большим праздникам они занимались благотворительностью и устраивали азартные игры. Это было своего рода искусственное дыхание с меркантильной подоплекой, призванное обеспечить бедным родственникам голодное существование. Грудные младенцы раньше времени приучались обходиться черным хлебом с луком. Они ползали по полу между ногами собак и взрослых и сосали моченную в вине тряпицу.

Примерно половину жителей деревни составляли белорусы. Они работали на земле пана Высоцкого и, добродушно поплевывая, чесали у себя за ушами. Некоторые занимали у евреев-богачей деньги и арендовали у пана клочок земли. Евреи не имели права владеть землей. Иногда белорусы, не в состоянии погасить долг, озлоблялись и отводили душу, учиняя маленькие погромы и убивая несколько десятков бедных евреев. Однажды группа молодых евреев, организовав отряд самообороны, отправилась в Палестину и отомстила арабам кровной местью за злодеяния белорусов.

Итак, пришли казаки, и сельчане заперлись с детьми дома. Казаки захватили моего деда, которому было тогда десять лет; мать его умерла, отец был в ссылке в Сибири, и дед оставался на попечении, кстати сказать очень дурном, какой-то тетки. Дед один-одинешенек играл на дороге, когда казаки окружили его и увели с собой, заключив соглашение с теткой, деревенскими старейшинами и раввином и уплатив, уж не помню кому, компенсацию в несколько рублей. Кроме того, увели еще четырех или пятерых еврейских мальчишек и троих дедов, которых застали на кладбище за азартной игрой. Царю нужны были солдаты, перебирать не приходилось. То, что дед был мал ростом, внушало некоторые сомнения казачьему офицеру, однако сумасшедшая тетка сумела уговорить его: дескать, этот недостаток не на всю жизнь. Отец Бени, контрабандист, в детстве тоже был на редкость мал ростом, однако подрос, и, когда у него ломался голос, в нем было без малого два метра.

А может, тетка просто врала. Когда по возвращении из сибирского плена отец деда, мой прадед, приехал в Хельсинки к своему сыну Бене, прохожие на улице оборачивались и глядели ему вслед, думая: «Вот на редкость долговязый и безобразный еврей». Когда он вошел в дом деда, ему пришлось нагнуться в дверях, а когда полгода спустя он умер от нервного потрясения, во всем Хельсинки для него не нашлось достаточно вместительного готового гроба, и гроб пришлось заказывать. Причем в спешном порядке, потому что у евреев, в отличие от христиан, не принято любоваться целую неделю на покойника, они за милую душу хоронят его на следующий же день. Умер так умер. Впоследствии я еще вернусь к моему прадеду.

Что и говорить, деду пришлось немало претерпеть из-за своего малого роста, особенно после того, как его определили в военное училище в Кронштадте. Туда свозили мальчишек из всех уголков России, сирот и полусирот, детей заключенных, ребят с дурными наклонностями из воспитательных заведений, отпрысков мелких сельских дворян, заблудившихся в лесу при сборе ягод.

Беню затолкали в барак, где проживали четверо смирных полнотелых татарчонка — Умар, Юнус, Мунир и Тахир, четверо крепышей украинцев из-под Киева, несколько калмыков, трое мальчишек-ингерманландцев с льняными волосами, часто сидевших в каком-то оцепенении, неподвижно сцепив пальцы. И наконец, в северном углу барака ютились двое кряжистых угрюмых еврейских мальчика в ермолках из Дагестана.