Как мы ориентируемся. Пространство и время без карт и GPS

«Просто чтобы вы знали: я не взял с собой GPS, – с улыбкой сказал Тауки. В любом случае он считал, что прибор для путешествий не нужен. – Вам не сократить путь – там всего один маршрут. Иногда прибор не знает, где находится крутой склон, и я не могу ему слишком доверять. Я пользуюсь им только на открытой местности или в метель». Когда в детстве Тауки вместе с отцом и другими членами общины охотился на северных оленей, они обычно шли ночью по четыре, по пять часов без карты и без GPS, пока не находили стадо. В наши дни быстрые снегоходы и GPS значительно увеличили размер охотничьих угодий, а поголовье северных оленей в последние годы сильно сократилось. «Снегоход может проехать больше, чем мы обычно проходили за день. Все больше и больше оленей мы добываем в тех местах, куда раньше не добирались, – говорил он мне. – Честно признаюсь, я тоже виноват в сокращении поголовья. Каждые две недели я привозил пять оленей».

Когда я слушала рассказы Тауки о путешествиях, у меня складывалось впечатление, что Баффинова Земля – его задний двор. Он рассказал мне, как однажды в одиночку проделал путь из Икалуита в Кейп-Дорсет, девятнадцать с половиной часов на снегоходе, без сна, по старым тропам, часть из которых он знал только понаслышке. На стене была карта, но на нее мы смотрели только ради меня. Затем мы вышли и загрузили деревянный камутиик

. Солнце взошло еще в три утра; голубое небо было таким ярким, а воздух таким холодным, что окружающий нас ландшафт будто потрескивал и искрился. Мы положили рюкзаки, сумку-холодильник, лопату, термосы с горячей водой и немного пресных лепешек под синий брезент и тщательно подоткнули края, словно заправляли постель, потом пропустили веревку через промежутки в полозьях саней, обмотали ею брезент и крепко завязали. Тауки надел поляризованные очки, резко выделявшиеся на его загорелом лице, прикрепил к саням дополнительную двадцатилитровую канистру бензина, закинул за спину два ружья. Затем мы запрыгнули в снегоход и выехали со двора к холмам и долинам, обрамлявшим Икалуит с востока, – в бесконечное пространство камней и снега, залитое ослепительным солнечным светом. Мы ехали на охоту.

Когда люди утратили биологический механизм, который позволяет стольким животным безошибочно ориентироваться на местности? Заменил ли его гиппокамп? Как отметил в разговоре со мной нейробиолог Говард Айкенбаум, мы не располагаем палеонтологической летописью гиппокампа. Мы не знаем, какие функции он выполнял 100 тысяч лет назад. Ученые могут только строить догадки о направлениях его эволюции. Но тот факт, что этот отдел мозга очень стар – его возраст измеряется сотнями миллионов лет, – позволяет сделать важные выводы. Даже в мозгу птиц, чей общий с людьми предок жил 250 миллионов лет назад, а также у амфибий, двоякодышащих рыб и рептилий имеется структура под названием медиальный паллиум

. Эта структура, аналогичная гиппокампу позвоночных, также участвует в решении пространственных задач, и это повышает вероятность того, что в процессе диверсификации и расхождения признаков определенные свойства организмов, связанные с распознаванием пространства, сохранялись неизменными, а другие адаптировались к природе конкретных экосистем или к силам отбора. Однако глубокое эволюционное сходство между людьми и другими позвоночными, а также связь гиппокампа с такими когнитивными способностями, как память и навигация, не снимают главный вопрос: почему наш гиппокамп так увеличился – и почему так возросла его роль в нашей жизни? Психолог Дэниел Касасанто сформулировал этот вопрос так: «Как за одно мгновение в масштабе эволюции собиратели превратились в физиков?»[95]

Возможно, именно охота, которой собрались заняться мы с Тауки, способствовала появлению наших уникальных стратегий навигации и в конечном итоге породила практику, которая считается чисто человеческой: рассказывание историй.

Что общего у Шерлока Холмса и Зигмунда Фрейда? На первый взгляд почти ничего. Один из них – сыщик из детективных рассказов, другой – врач, основоположник психоанализа. Однако, по мнению итальянского историка Карло Гинзбурга, и Холмс, и Фрейд очень похожи в том, что их работа требует умения обращаться с особым типом информации – с тем, что мы называем гипотетическим, или косвенным, знанием. Гинзбург характеризовал такое знание как способность «восходить от незначительных данных опыта к сложной реальности, недоступной прямому эмпирическому наблюдению». Эти данные зачастую состоят из следов прошлого: отпечатков ног, произведений искусства, фрагментов текста. В работе Фрейда этими следами были симптомы, которые он наблюдал у пациентов; в случае Холмса следы – это улики, собранные с мест преступлений.