Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы

Вопреки пожеланиям стабильности, гарантировавшей прежде всего материальное благополучие, развратом и извращениями словно тараном повергались обычаи, традиции и другие важнейшие общественные ценности, тот свод непрерывно копившихся неписаных правил поведения, какими, чтобы не происходило их «порчи», свободу в любом её виде требовалось «пускать в оборот» уже не иначе как с определёнными условиями для каждого индивидуума — в виде личных или групповых обязательств и обязанностей перед «остальными» людьми.

При отсутствии понятий о юриспруденции свободы и ограничения в тот период ещё не были «скреплены» письменными декларациями и законами. В такой «упаковке» ими начнут пользоваться при возникновении государственности. Пока же, неоформленные в записях, они представляли собою ту сложнейшую сферу человеческой духовности, которую, в её основной, «верховной» части позже поименовали естественным правом.

Зарождалось оно, как это приходится его понимать сегодня с учётом присущей ему цельности, хотя и в разные исторические сроки, но по единому образцу на всех континентах земли, в связи с чем, не впадая в ошибку, можно говорить об его одномоментном появлении в одной, хотя, может быть и весьма обширной, местности.

Далее, при возраставшей потребности племён и иных объединений в экспериментах кочеваний, оно неизбежно должно было распространяться по другим территориям, где разные объединения могли расселиться.

Никогда ничего возвышенного оно, естественное общечеловеческое право, не выражало, несмотря на наличие в нём признаков непреходящих желаний, надежд и расчётов — идеалов. Позади и впереди людские сообщества вынуждались противостоять рутине, обыденностям, лишениям, обходить их или бороться с ними. Причём столь унылая картина будней нередко менялась вовсе даже не к лучшему.

В том, если иметь в виду невозможность управления чувствами и — ограничивать индивидуальные, личностные свободы, прежде всего в областях межполовых отношений и в особенности — в любви, в немалой степени проявлялся противоречивый характер естественного права.

Здесь позарез нужны были эффективные сдерживатели — нормы. При их отсутствии положение становилось чреватым, поскольку житейский опыт сообществ указывал на необходимость как можно более строгого охранения такой их важнейшей ценности, как генный потенциал, а с ним были теснейшим образом увязаны основные для выживания каждодневные заботы: о поддержании уровня рождаемости, физического здоровья каждого из сочленов, трудоспособности, простой уверенности в завтрашнем дне и т. д.

Перспективы ухудшить «показатели» на этих участках бытования не могли не беспокоить в первую очередь авторитетов или старейшин, которым сородичи или соплеменники доверяли вести и разрешать возникавшие межличностные и другие конфликты и устанавливать «нужный для всех» порядок.

Между тем, будучи свободной, любовь демонстрировала нечто до невероятности каверзное и вызывающее, — она оставалась законом сама себе! Укладывать это в сознании в качестве аксиомы, нормы «от» природы, хоть и пробовали, но и — противились. Из-за чего?

Когда-то, ещё в пору своей подлинной дикости, у протосуществ, из которых «получались» люди, потребность полового спаривания подлежала строжайшим ограничениям и совместному, почти тотальному контролю. Не соблюдавшим запретов и ритуалов грозили всяческие кары, вплоть до умерщвления, что характерно для животного мира в любых его видах.

Понятно, что то ещё были сексуальные «правила» чисто животного свойства.

Переход к началам осмысленной, разумной жизни, заслонившей былое жёсткое нормирование и открывавшей шлюзы ненормированной свободе, то есть полнейшей вольности, должен был предполагаться и как соответствующий уже другим поведенческим нормативам, удобным, простым и лёгким. При которых вроде как следовало целиком и без потерь отказываться от кондовых традиций и привычек прошлого. Будто бы никаких помех тут не должно было возникать. Но жизнь показывала иное.

Мы уже знаем, что с расширением свобод и с увеличением их количества неизбежно прибывает и проблем с их урегулированием и укрощением. Достойными разумного человека средства для манипулирования свободами без границ если подчас и находились, то — неустойчивые; они быстро себя дискредитировали и изживали, перечёркивая лучшие надежды.

При таких обстоятельствах идеалы должны выглядеть сомнительными и восприниматься с подозрением. История здесь никого не обманывает. Оглядываясь на далёкое наше прошлое, на первые опыты людей, обретавших неумеренную свободу, можно, пожалуй, говорить о том, что уже в те времена идеалами изрядно приукрашивался чопорный постулат о предопределении человека, как венце природы, а одновременно обнажалась мера недостижимого по этой части, что обязывало воспринимать отдельные, даже отрадные перемены без особого пафоса.

Ведь прежние нормы и традиции, соблюдавшиеся тысячелетия, ещё долго могли продолжать своё воздействие в человеческих сообществах.