Как написать Хороший текст. Главные лекции

ЗИМА ПРИШЛА В СУРОВОСТИ,А ПРИНЕСЛА СНЕЖНОВОСТИ.ВСЁ ПОЛЕ СНЕГОМ ЗАМЕЛО,БЕЛЫМ-БЕЛО, МЕЛЫМ-МЕЛО,НА ПОЛЕ СНЕГОЛЫМ-ГОЛО,И НАД УКРЫТОЙ ТРОПКОЮ,НАД СТЕЖКОЙ НЕПРИМЕТНОЮ,СНЕГЛАДКОЮ, СУГРОБКОЮ,ПОЧТИ ЧТО БЕСПРЕДМЕТНОЮ,ТУДЫ-СЮДЫ, СЮДЫ-ТУДЫБЕГУТ СНЕГАЛОЧЬИ СЛЕДЫ,

КАК ЗИМНИЕРОГЛИФЫ,СНЕГИПЕТСКИЕ МИФЫ.В ЛЕСУ ДУБЫ НЕМНОГИЕ,СНЕГОЛЫЕ, СНЕЖНОГИЕ.ВИСЯТ НА КАЖДОЙ ЕЛОЧКЕСНЕГВОЗДИКИ, СНЕГОЛОЧКИ.И СНЕГОЛОВАЯ СОСНАСТОИТ ПРЯМЕЕ ДРОТИКА.СУГРОБОВАЯ ТИШИНА.СНЕГРАФИКА. СНЕГОТИКА.

Разумеется, Моршен целиком и полностью был опрокинут в довоенное время. Он никогда не забывал, что он глубоко советский человек: заветы 20–30-х годов и советскую литературную тайнопись он унес с собой в свободную калифорнийскую жизнь. Одно из его ключевых программных стихотворений посвящено мифу о Гумилеве. Знаете, в 1921 году в Петрограде Блок читал свою речь, в которой он говорил, что скоро над Россией опустится тьма и все мы будем перекликаться во тьме именем Пушкина. 7 августа 1921 года арестовали Гумилева. И очень скоро интеллигенция в России стала перекликаться именем не Пушкина, но Гумилева. Пушкина, впрочем, тоже, но уже – и Гумилева. Стихотворение Моршена именно об этом.

С ВЕЧЕРНЕЙ СМЕНЫ, СВЕРСТНИК МОЙ,В МЕТЕЛЬ, ДОРОГОЮ ВСЕГДАШНЕЙТЫ ВОЗВРАЩАЕШЬСЯ ДОМОЙИ СЛЫШИШЬ БОЙ ЧАСОВ НА БАШНЕ.ПО СКОЛЬЗОТЕ ТРОТУАРНЫХ ПЛИТТЫ ПРОБИРАЕШЬСЯ ВДОЛЬ ЗДАНЬЯ,ГДЕ ИЗ ДВЕРЕЙ ТОЛПА ВАЛИТС ОЧЕРЕДНОГО ЗАСЕДАНЬЯ.И, ТВОЙ ПЕРЕСЕКАЯ ПУТЬ,СПОКОЙНО ПРОПЛЫВАЕТ МИМОЛИЦО СКУЛАСТОЕ И ГРУДЬ

С ЗНАЧКОМ ОСОАВИАХИМА.И ВДРУГ СКВОЗЬ ВЕТЕР И СКВОЗЬ СНЕГТЫ СЛЫШИШЬ ШЕПОТ ВДОХНОВЕННЫЙ.ПРИСЛУШАЙСЯ: «…ЖИВУТ ВОВЕК».ЕЩЕ: «А ЖИЗНЬ ЛЮДЕЙ МГНОВЕННА…»О СТРОК ЗАПРЕТНЫХ ВОЛШЕБСТВО!ТЫ ВЗДРАГИВАЕШЬ. ЧТО С ТОБОЮ?ТЫ ИЩЕШЬ ВЗГЛЯДОМ.НИКОГО! ОПЯТЬ НАЕДИНЕ С ТОЛПОЮ.ЕЩЕ ЧАСЫ НА БАШНЕ БЬЮТ,А ИХ УЖ ЗАГЛУШАЕТ СЕРДЦЕ.

ВОТ ТАК ДРУГ ДРУГА УЗНАЮТВ МОЕЙ СТРАНЕ ЕДИНОВЕРЦЫ.

После чтения стихов Николай Николаевич потребовал, чтобы магнитофон был выключен, и только тогда стал рассказывать мне о своей жизни. Надо добавить, что все это происходило зимой, пусть и калифорнийской, но все-таки достаточно прохладной. Время было за полночь. На плите стояли какие-то чаны, тазы, какие-то короба, и отовсюду торчала рыба, которую сам Моршен ловил, прогуливаясь на каноэ. И вот там буквально повсюду лежали совершенно небывалые балыки, – никогда ничего подобного я не видел. Ну, и самогонка, конечно, – целая батарея бутылей. Я сидел на струганой скамейке, а он все наливал, наливал. Я чувствовал, что весь пылаю, но загадочным образом не пьянею: потому, во-первых, что мне интересно.

Я спросил, почему, собственно, он выбрал именно Монтерей.

И вот он рассказывает:

– Дело в том, что в 1947 году, когда мы вместе с отцом находились в Гамбурге, бывшем тогда английской зоной оккупации, мы сидели в лагере для перемещенных лиц и слушали радио. А радио передавало не только немецкую музыку, но и Москву, что, конечно же, было интересно, поскольку все боялись депортации. И вот я слушал выступление Ильи Эренбурга: «Эмигранты, соотечественники, партия и правительство предлагают вам вернуться домой. Родина прощает вас. Возвращайтесь и трудитесь на благо советского народа. Но только если кто из вас будет долго раздумывать, а то и бежать в сторону, – продолжил Илья Григорьевич, – мы вас со дна морского достанем».

Произносил ли Эренбург эти слова, слышал ли их Моршен, или он их придумал в оправдание своей судьбы, – не имеет значения. Психическая реальность – такой же тип реальности, как и физическая. Он услышал так и испугался до хребта своего.

– Я уехал в Америку в 1950 году. Сперва преподавал в Сиракузах, потом я переехал в Калифорнию: подальше, подальше. А дальше-то некуда – дальше океан. Поэтому я выбрал самый западный мыс – Монтерей, и остался здесь».

К тому времени, когда происходил наш разговор, Моршена уже неоднократно звали вернуться на родину. «Мы вас устроим наилучшим образом, – говорили ему. – Вы получите премию, у вас будут книги, будет собрание сочинений, будет ЦДЛ и все остальные аббревиатуры».