Как натаскать вашу собаку по философии и разложить по полочкам основные идеи и понятия этой науки

– Тем не менее основной недостаток, по моему мнению, заключается в том, что в некоторых моментах Аристотелева этика вообще неэтична в том смысле, который мы вкладываем в это слово. По мнению Аристотеля и других античных сторонников преставлений об eydaimonia, вас больше всего беспокоит собственное счастье. Счастье других – просто не ваше дело. Жизнь в соответствии с этикой – это психологическая версия походов в гимнастический зал или хорошего питания: вы заботитесь о себе. Даже несмотря на то, что добродетели социальны по природе, обоснование всегда эгоистично: так лучше всего для меня. Так

я должен жить, чтобы получить все лучшее от своей жизни.

Я заметил, что Монти немного дрожит.

– Кстати об этике. Полагаю, не очень-то хорошо держать тебя на улице в такую сырость. К тому же я проголодался. А ты?

– Я бы не отказался от печенья.

Так что мы пошли назад между старыми памятниками усопшим, которых любили или боялись или которые были просто достаточно богаты, чтобы память о них увековечили в мраморе. Там были ангелы, задрапированные урны и зиккураты, как будто изгнанного властителя Вавилона выбросило на берег в Западном Хэмпстеде.

Прогулка третья

«Мужество пользоваться собственным умом»: Кант и утилитаристы

Во время этой прогулки мы с Монти завершаем беседу об этике. Бо́льшая часть раздела посвящена моральной философии Канта, пытавшегося обнаружить универсальные правила поведения, которые должен соблюдать каждый разумный человек. Затем мы обсуждаем утилитаристов, считавших счастье единственным истинным мерилом добра. В заключение мы посмотрим, может ли какая-нибудь из обсуждавшихся нами систем морали разрешить моральные дилеммы, с которыми мы все сталкиваемся.

На следующий день я почувствовал, что для завершения нашего разговора об этике нам необходимо отправиться куда-нибудь в новое место, но мне нравилась идея о том, чтобы продолжить связанную с кладбищем тему: напоминания о смерти всегда помогают сосредоточить мысли на том, какой образ жизни ты ведешь. Поэтому мы отправились вверх по холму к Хэмпстед-Виллидж и восхитительной церкви Святого Иоанна. Кладбище при церкви – это крошечный участок дикой природы в центре города, изысканно заросший и усеянный старинными могилами, плиты на которых слишком истерты, чтобы на них можно было что-нибудь прочитать. Здесь покоится художник Джон Констебл и часовщик Джон Гаррисон, знаменитый изобретатель морского хронометра для определения долготы. Или эта известность уже постепенно исчезла? Гаррисон разработал часы, достаточно точные, чтобы моряки могли установить долготу, и достаточно прочные, чтобы пережить тяготы длинного путешествия. Ему приписывают спасение жизней тысяч моряков. Стала ли поэтому жизнь Гаррисона добродетельной? Возможно, без его изобретения Британская империя, которая, будучи владычицей морей, зависела от этого устройства, не была бы настолько успешна так долго. Бросим ли мы двести лет колониального гнета к ногам часовщика? Как далеко распространяется наша персональная ответственность? Что имеет значение: мои намерения или последствия моих действий?

– Я не знаю, ты скажи.

– О, прости, я и не заметил, что мы начали. Я говорил вслух?

– Не беспокойся, здесь только ты и я.

В церковном дворе была одна особенная скамейка, на которой я всегда сидел: она была пружинистой и гибкой, а сглаженные временем ветви ясеня образовывали удобную спинку. Скамейка находилась на насыпном валу, и с нее открывался вид поверх кладбищенской стены на сады и крыши Хэмпстеда. Я посадил Монти рядом с собой, позволив ему приютиться под моим плащом. Плащ был куплен на распродаже излишков болгарского военного имущества, и в нем я был похож на одного из бродяг более интересного вида: может быть, на человека, пережившего забытую войну на Балканах, или на нищего бывшего бас-гитариста рок-группы.

– Готов?

– Говори, не тяни. Может, сначала немного повторим?