Как не ошибаться. Сила математического мышления

Менее известна история о Скиннере как о несостоявшемся писателе{94}. Скиннер изучал английский язык в колледже Гамильтона и проводил много времени, общаясь с Перси Сондерсом, преподавателем химии и эстетом, дом которого был своего рода литературным салоном. Скиннер увлекался поэзией Эзры Паунда, слушал музыку Шуберта и писал для выходившего в колледже литературного журнала стихи, пронизанные юношеской пылкостью: «Посреди ночи он останавливается, затаив дыхание, и тихо шепчет своей земной спутнице: “Любовь изматывает меня!”»{95} Ни о какой психологии и речи не было. Закончив колледж, он становится завсегдатаем писательского клуба «Буханка хлеба», где написал «одноактную пьесу о знахаре, который менял личности людей с помощью эндокринных желез»

{96}. Роберт Фрост согласился прочитать несколько рассказов Скиннера, после чего написал весьма благосклонное письмо с похвалой его творчеству и дал следующий совет: «Все, что делает писателя писателем, – это способность убедительно и откровенно писать, исходя из необъяснимого и почти непреодолимого личного предубеждения. …Я считаю, что такое предубеждение есть у каждого человека и требуется какое-то время, чтобы почувствовать желание говорить и писать, исходя из него. Однако многие заканчивают тем, с чего начинали, изображая предубеждения других людей»{97}.

Получив такую поддержку, летом 1926 года Скиннер, решительно настроившись стать писателем, переехал в Скрантон, в дом своих родителей. Но оказалось, не так просто найти свое личное предубеждение, а отыскав его, еще сложнее изложить в литературной форме. Проведенное в Скрантоне время было потрачено зря; Скиннеру удалось написать пару рассказов и сонет о профсоюзном лидере Джоне Митчелле, но в основном он занимался тем, что строил модели кораблей и ловил далекие сигналы из Питтсбурга и Нью-Йорка по радио, которое в ту пору было еще новой игрушкой, позволявшей убивать время.

«Нарастало раздражение по поводу всего, что связано с литературой, – писал впоследствии Скиннер об этом периоде. – Я потерпел неудачу в качестве писателя, поскольку мне нечего было сказать важного, но я не мог принять такое объяснение. Наверное, во всем виновата литература»{98}. А далее еще более резкая формулировка: «Литература должна быть уничтожена»{99}.

Скиннер был постоянным читателем литературного журнала The Dial, на страницах которого познакомился с философскими сочинениями Бертрана Рассела, а через Рассела узнал о великом Джоне Уотсоне, который первым предложил бихевиористскую точку зрения, ставшую впоследствии почти синонимичной имени Скиннера. Уотсон считал, что ученые занимаются только наблюдением за результатами экспериментов, а для гипотез по поводу сознания и души в их деятельности места нет. Хорошо известно его изречение, суть которого сводится к отрицанию существования души: «Никто никогда не прикасался к душе и не видел ее в пробирке»{100}. По всей вероятности, бескомпромиссные умозаключения Уотсона настолько заинтриговали Скиннера, что он поступил в Гарвардский университет, где начал изучать психологию, готовясь исключить расплывчатое, неуправляемое «я» из научного исследования поведения.

В свое время Скиннер был поражен случаем спонтанного потока речи, который произошел с ним однажды в лаборатории: какое-то устройство издавало на заднем плане повторяющийся, ритмичный звук, и Скиннер обнаружил, что разговаривает с ним, придерживаясь этого ритма и тихо повторяя: «Тебе ни за что не выбраться, тебе ни за что не выбраться, тебе ни за что не выбраться»[113]{101}

. То, что напоминало речь, а в каком-то смысле даже поэзию, на самом деле было результатом автономного вербального процесса, не требующего никаких осознанных действий со стороны автора[114]. В итоге у Скиннера возникла идея, которая позволила ему свести счеты с литературой: если язык, даже язык великих поэтов, – всего лишь еще одна разновидность поведения, которое формируется под воздействием стимулов, – то почему его нельзя воссоздать в лаборатории?

В колледже Скиннер писал подражания сонетам Шекспира, впоследствии описав этот опыт в сугубо бихевиористском стиле как «странное и волнующее порождение целых готовых строк со строго выдержанным размером и ритмом»{102}. Став молодым профессором психологии в Миннесоте, Скиннер представил самого Шекспира скорее как генератора, а не сочинителя стихотворных строк. В то время этот подход выглядел не таким нелепым, как сейчас, поскольку тогда доминирующей формой литературной критики было «вдумчивое чтение», обнаруживавшее такие же признаки философии Уотсона, что проявлял и сам Скиннер, когда отдавал сугубо бихевиористское предпочтение словам, написанным на странице, перед не поддающимися наблюдению намерениями автора{103}.