Но поборники ненасилия, происходящие из привилегированных слоёв, чей материальный и психологический комфорт гарантируется и защищается насильственным порядком, не получают в процессе развития насильственно вбитого комплекса неполноценности. Высокомерие, с которым пацифисты полагают себя вправе диктовать людям, выросшим в совсем других, куда более жестоких обстоятельствах, какие формы борьбы нравственны и эффективны, просто шокирует. Белые горожане, читающие лекции по сопротивлению детям из лагеря для беженцев Дженин или проповедующие посреди колумбийских «полей смерти», поразительно схожи, например, с экономистами Мирового банка, диктующими «хорошие» способы земледелия индийским фермерам, унаследовавшим вековые традиции возделывания земли. Вообще вполне спокойное отношение представителей привилегированного класса к системе глобального насилия заставляет сомневаться в искренности привилегированных, в данном случае белых людей, отстаивающих ненасилие. Снова процитируем Даррена Паркера: «Ненасильственного образа мыслей, как минимум, гораздо легче достигнуть, когда ты не являешься прямой мишенью несправедливости и можешь просто психологически дистанцироваться. В конце концов гораздо легче „возлюбить врага твоего“, когда это, в общем-то, не твой враг».78
Да, цветные, бедные и жители Третьего мира практиковали ненасилие (хотя обычно такие пацифисты происходят из более привилегированных слоёв внутри их социума), но только через призму сильнейшего чувства собственного превосходства белые активисты могут осуждать угнетённых, пошедших другим путём. Безусловно, вне зависимости от степени привилегированности, мы должны доверять собственному анализу ситуации, но когда этот анализ основан на сомнительной позиции морального превосходства и удобно-избирательной трактовке того, что считать насилием, то наша самокритика, скорее всего, уснёт, не справившись со своей задачей. Когда мы понимаем, что привилегированные люди извлекают материальные выгоды из эксплуатации угнетённых, а значит, нам выгодно насилие, используемое для их подавления, мы не можем искренне осуждать их за насильственное восстание против системного насилия, наделяющего нас привилегиями. (Тем, кто когда-либо осуждал насильственное сопротивление народов, выросших в более угнетённых условиях, стоит задуматься в следующий раз, когда они будут есть банан или пить чашку кофе.)
Надеюсь, всем хорошо понятно, что правительство использует более жестокие формы угнетения к сопротивляющимся цветным, чем к белым. Когда традиционалисты из племени Оглала и «Движения американских индейцев» восстали в резервации Пайн-Ридж в 1970-х гг., чтобы отстоять свою скромную независимость и объединиться против распространившейся травли со стороны навязанного им «племенного руководства», Пентагон, ФБР, Служба федеральных маршалов и Бюро по делам индейцев устроили настоящую карательную кампанию, результатом которой стали ежедневное насилие и десятки смертей. Цитируя Уорда Черчилля и Джима Вандер Уолла: «Принцип вооружённой самозащиты стал для инакомыслящих необходимым средством выживания».79
Единственные проповедники ненасилия, которых мне доводилось слушать, отвергающие даже легитимность самообороны, были белыми. Хоть они и могут демонстрировать своих Оскаров Ромеро,80 ни жизни их самих, ни их семьи не подвергались прямой угрозе в результате их активизма.81 Мне пришлось изрядно помучиться прежде, чем я смог поверить в то, что их отвращение к насилию так же связано с их принципами, как и с их привилегиями и невежеством. Возможность людей столкнуться с необходимостью насильственного отпора для выживания (не учитывая ситуацию применения обычной самообороны) или улучшения своих жизней во многом зависит от цвета их кожи и их места в различных локальных и глобальных иерархиях угнетения. Именно это ненасилие игнорирует, относясь к насилию как к чисто моральной дилемме или к личному выбору.
Альтернативное направление внутри пацифистского движения, внимательное к культурным различиям, позволяет привилегированным активистам допускать или даже поддерживать воинственное сопротивление в странах Третьего мира и, возможно, во внутренних колониях европейских/американских государств и призывает к ненасилию только выходцев из своей же привилегированной среды. Такая позиция представляет собой новый расизм, предполагающий, что биться и умирать должны цветные в открыто-репрессивных государствах Третьего мира, в то время как привилегированные граждане центров империй могут довольствоваться более подходящими для их условий жизни формами сопротивления, такими как митинги и сидячие забастовки.