Как партия народ танцевать учила, как балетмейстеры ей помогали, и что из этого вышло. Культурная история советской танцевальной самодеятельности

Я не был ни лучшим в классе учеником, ни октябрятско-пионерско-комсомольским активистом, ни заводилой в школьных проказах. Но в первом классе мама попыталась вывести меня на авансцену моего класса — в буквальном смысле слова. Инструментом, которым она воспользовалась, была хореографическая самодеятельность.

Было это так. Родители школьников — не только сейчас, но и в советское время — должны были помогать школе, кто чем мог. Деньги собирались и тогда, правда в более скромных размерах — на культпоходы в кино и театры, на вылазки на природу, на поездки, праздники, подарки учителям на 8 Марта, окончание учебного года или школы. Но чаще помощь была натуральной: участие в уборке и ремонте классной комнаты или школьного здания, проведение классных часов, сопровождение класса на внешкольных мероприятиях. Мою энергичную маму наша классная руководительница попросила подготовить класс к конкурсу школьной самодеятельности. Мама приступила к работе с размахом. Она поставила для нашего класса целый хореографический спектакль. Он назывался «Двенадцать месяцев».

Его либретто выглядело примерно так. На сцену, декорированную фанерными елками, в календарном порядке, начиная по языческой традиции, с марта, друг за другом выходят двенадцать братьев — двенадцать месяцев, живущих в лесу. Зимние месяцы, которые правят в это время, демонстрируют, на что способны, затевают мороз и снежную вьюгу. Внезапное появление чужака заставляет всех их ретироваться в чащу. Это — бедная девушка, которую злая мачеха отправляет в трескучий мороз, на верную погибель, в лес за подснежниками. Двенадцать месяцев решают помочь несчастной. Зимние месяцы на время уступают бразды правления Апрелю. Он вызывает весеннее пробуждение природы и появление первых цветов, которые он позволяет собрать падчерице. Добро торжествует, спектакль заканчивается массовой сценой, в которой счастливая девушка, в окружении двенадцати месяцев и цветов, преисполнена благодарности матушке-природе. Занавес.

Хореография этой постановки, полагаю, была немудреной. Элементы собственно классического балета в весьма облегченном виде использовались только в танцах снежинок и цветов. Танец падчерицы с Апрелем содержал простейшие движения русского народного танца. Все остальное — выход двенадцати месяцев, появление девочки в зимнем лесу, ее диалог с Апрелем, манипуляции весеннего месяца и прочее — было пантомимой в стиле советского драмбалета, завладевшего отечественной профессиональной сценой в 1930-е годы как минимум на двадцать лет, а на периферии — и того больше.

Длился этот спектакль, по моим ощущениям, минут семь — десять. Но подготовка заняла несколько недель, если не месяцев, и захватила почти весь класс. Большинство девочек изображали снежинки и подснежники. Им сшили белые балетные пачки, обеспечили обувь для передвижения на полупальцах и искусственные подснежники, вооружившись которыми снежинки превращались в цветы. Большинство мальчиков стали братьями-месяцами, из которых главная роль по либретто отводилась Апрелю.

Догадался ли читатель, кому была поручена эта роль? Да, конечно, эта честь выпала мне. Балетмейстером руководило, видимо, не только материнское чувство, но и трезвый расчет: я много бывал в театре, и мне на примитивном уровне уже можно было объяснить, что я должен делать на сцене. К тому же я был довольно выразителен: мой очень взыскательный папа приходил в восторг, когда я подражал действиям танцовщиков.

Интересно, что, несмотря на природную робость, я этому назначению, кажется, не сопротивлялся. Более того: до сих пор помню это сладкое, почти эротическое ощущение могущества, когда, выйдя на авансцену, я призывно-повелительным жестом медленно разводил руки в стороны до уровня плеч ладонями вверх, и по мановению моих рук из кулис послушно появлялись девчонки в дрожащих пачках.

На роль девочки-падчерицы сначала была назначена симпатичная, с вполне, как я теперь понимаю, европейским лицом, рослая, но хрупкая Екатерина. То ли у нее не получалось так, как хотелось маме, то ли она была для меня высоковата, то ли мама видела, что я скован, поскольку девочка мне нравилась, но мама заменила ее на маленькую, большеглазую и лобастую Ирину с толстой русой косой и совершенно русской внешностью.