Как перед Богом

Я не святой. Я знаю жизнь во всех ее проявлениях. Но я против фильмов, в которых, например, разыгрывается «необычная любовь» между отцом и сыном. Я говорю про фильм «Отец и сын», где отец спит со своим сыном. Разве это не уродливое явление? А ведь и оно требует себе права на жизнь, используя разные рекламные ходы… И этот, с позволения сказать, художественный фильм завоевывает себе в Каннах специальный приз! Как? Почему? Выясняется, у председателя жюри у самого не все в порядке с половой ориентацией.

Можно ли таким аномальным личностям доверять влияние на судьбы нормальных людей? Нет!

Наверняка, после этого моего «нет» так называемые защитники демократии, начиная с центральных телеканалов и кончая разговорами в туалетах, станут страшно возмущаться: «Ну как же так? Это что — новая цензура?» Отвечаю: «А почему бы и нет?»

— Как это так? Может, еще будем возвращаться к художественным советам?

Будем! Большинство, конечно, не должно навязывать меньшинству свои взгляды, но меньшинство тем более не имеет права заражать большинство своими античеловеческими болезнями!

Мне крайне редко приходится разговаривать с нашим президентом, чтобы донести до него нарастающее в связи с этим отчаяние еще здоровой, не зараженной части нашего общества. Я много разговаривал с Владимиром Владимировичем до того, как он стал руководить страной. А после того, как стал руководить, мне довелось разговаривать с ним всего-навсего четыре раза…

И то… Какие это были разговоры? Два раза при награждении. После награждения. Один раз был длительный и обстоятельный разговор на второй день после его вступления в должность. В Курске мне удалось с ним поговорить. Он сам сказал мне, что хотел бы… А перед этим — в Госдуме, когда он еще баллотировался в председатели Совета Министров. Тогда он еще возглавлял ФСБ. И все…

Но! Я не могу сказать, что Путин не заинтересован в моральной чистоте общества. Просто президента на это не хватает. Однако… кто-то же ему рекомендует в Президентский совет по культуре тех или иных представителей?!

Я попытался писать Путину. Пытался посылать ему свои предложения и законопроекты о защите чести и достоинства… Но в лучшем случае, полагаю, поскольку это писал депутат и народный артист, это докладывалось заместителю главы президентской администрации по культуре…

Помню, на одном приеме я подошел к Путину и говорю: «Владимир Владимирович, так хочется обсудить с Вами вопрос о сегодняшнем положении молодого поколения. Мне удалось инициировать создание Союза Российской молодежи. На эту тему хотелось бы поговорить. Я написал Вам уже два письма в связи с этим, но не получил Вашего ответа…»

— Иосиф Давыдович, — говорит Путин, — а чего Вы письма пишете? Приходите просто. И поговорим…

— Ну, если просто, — говорю я, — то скажите когда?!

— Да когда угодно, — и смеется… То есть — это такой способ отказа. Он, как человек вежливый и воспитанный, таким образом как бы говорит: «У меня нет времени на тебя, Кобзон…» А прямо на вопрос он мне так и не ответил.

Конечно, я пел перед Сталиным, пел перед Хрущевым, пел перед Брежневым, и никто из них меня к себе не приглашал. И мне понятно почему. Я был тогда только певец. Но теперь-то я активно занимаюсь общественной и политической деятельностью и мог бы оказывать влияние на развитие общества в противовес дурным направлениям, которые теперь так отравляют жизнь, о чем я сказал выше. Я же не просто ударами себя в грудь доказывал, что могу быть полезным людям.

Однако… испокон веков и везде существует своя иерархия: сначала должны с тобой побеседовать помощники, а потом уже, если они решат, что дело стоящее, может принять тебя и главное действующее лицо…

— Но ведь Вы — все-таки Кобзон, легендарная личность, — не выдержал я. — Разве могут какие-то безвестные, пусть даже и не серые, помощники решать за Вас стоящее у Вас дело к Путину или нет? Пусть сперва станут «Кобзонами», чтобы пропускать Вас через свое сито. Пусть пропускают через это сито, в конце концов, равных себе. Такого при Сталине не было. Сталин сам решал относительно знаменитостей — принимать или не принимать, отвечать им или не отвечать. Его помощники были строго-настрого предупреждены об этом. А теперь… Что это за демократия для помощников? — возмутился я, пытаясь встать, таким образом, на защиту всех «Кобзонов».

Сам же Кобзон был явно не готов согласиться со мной: «Николай, Вы начинаете говорить каким-то наивным языком… Вы все прекрасно понимаете… Разумеется, есть другие пути. Но они для меня неприемлемы. Скажем, если я узнаю, что Путин будет в гостях у Винокура (как он был в гостях у Винокура), считаю для себя бестактным в этот момент приехать к Винокуру. А у нас такие отношения, что мы можем заезжать друг к другу чуть ли не в любое время. Приехать и сказать: „Владимир Владимирович, мне нужно с Вами поговорить…“ Конечно, Путин не скажет: „Я не желаю с Вами разговаривать“. Но это бестактно, потому что у него не так много времени, чтобы разговаривать со всеми желающими, если он того сам не хочет».