Как перевирают историю

Зато едва фюрерская мысль перекидывается на Великобританию, она тут же начинает цвести и пахнуть. Комплиментами стойкости английского солдата, обширности Британской Империи, а главное — эффективности лондонской пропаганды Адольф Алоизович сыплет как из рога изобилия, причём обосновывая их чрезвычайно содержательными примерами.

Когда же дело доходит до анализа англо-германских отношений перед Первой мировой войной, страдающая душа автора прямо-таки плачет кровавыми слезами. Какой исторический шанс упустил растяпа кайзер Вильгельм! Не захотел договориться с цивилизованными братьями-островитянами и с их помощью накостылять диким москалям!

«Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их, в общем и целом только за счёт России. В этом случае мы должны были, препоясавши чресла, двинуться по той же дороге, по которой некогда шли рыцари наших орденов. Немецкий меч должен был бы завоевать землю немецкому плугу и тем обеспечить хлеб насущный немецкой нации. Для такой политики мы могли найти в Европе только одного союзника: Англию. Только в союзе с Англией, прикрывающей наш тыл, мы могли бы начать новый великий германский поход. Наше право на это было бы не менее обосновано, нежели право наших предков. Ведь никто из наших современных пацифистов не отказывается кушать хлеб, выросший в наших восточных провинциях, несмотря на то, что первым “плугом”, проходившим некогда через эти поля, был, собственно говоря, меч. Никакие жертвы не должны были показаться нам слишком большими, чтобы добиться благосклонности Англии. Мы должны были отказаться от колоний и от позиций морской державы и тем самым избавить английскую промышленность от необходимости конкуренции с нами...

Только полная ясность в этом вопросе могла привести к хорошим результатам. Мы должны были полностью отказаться от колоний и от участия в морской торговле, полностью отказаться от создания немецкого военного флота. Мы должны были полностью сконцентрировать все силы государства на создании исключительно сухопутной армии. В результате мы имели бы некоторое самоограничение для данной минуты, но обеспечили бы себе великую будущность». (Глава IV. Мюнхен).

Ау, господа российские поклоннички! Кто-то ещё хочет побазарить насчёт доброго дяди Адика, который пришёл освободить от большевиков страдающий русский народ? Тогда продолжим:

«Представим себе только на одну минуту, что наша германская иностранная политика была бы настолько умна, чтобы в 1904 году взять на себя роль Японии. Представьте себе это хоть на миг, и вы поймёте, какие благодетельные последствия это могло бы иметь для Германии. Тогда дело не дошло бы до «мировой» войны. Кровь, которая была бы пролита в 1904 году, сберегла бы нам во сто раз кровь, пролитую в 1914-1918 годах. А какую могущественную позицию занимала бы в этом случае ныне Германия!» (Глава IV. Мюнхен).

«Русско-японская война застала меня уже более зрелым человеком. За этими событиями я следил ещё внимательнее. В этой войне я стал на определённую сторону и притом по соображениям национальным. В дискуссиях, связанных с русско-японской войной, я сразу стал на сторону японцев. В поражении России я стал видеть также поражение австрийских славян». (Глава V. Мировая война).

«Старой Германии мы делаем один упрёк: в области иностранной политики она всё время колебалась как маятник, стараясь во что бы то ни стало и какой угодно ценой сохранить мир, причём на деле только испортила отношения со всеми. Но никогда мы не делали старой Германии упрёка за то, что она отказалась продолжать хорошие отношения с Россией...

Я не забываю всех наглых угроз, которыми смела систематически осыпать Германию панславистская Россия. Я не забываю многократных пробных мобилизаций, к которым Россия прибегала с единственной целью ущемления Германии. Я не могу забыть настроений, которые господствовали в России уже до войны, и тех ожесточённых нападок на наш народ, в которых изощрялась русская большая пресса, восторженно относившаяся к Франции». (Глава XIV. Восточная ориентация или восточная политика).

Вера Гитлера в благие намерения Лондона воистину беспредельна. Едва речь заходит о коварном Альбионе, матёрый политический волчара превращается в доверчиво блеющего барашка.