Как перевирают историю

Полицаи из Охранного корпуса имели в Европе столь скверную репутацию, что известный монархист Виталий Шульгин однажды сказал, что, слыша о них, он стыдится, что является русским. В Югославии соратники Штейфона и Йорданов продемонстрировали прямо-таки классическое сочетание холуйства перед немецкими хозяевами и хамства относительно мирного населения: «Как-то раз в конный взвод зашёл приехавший в Бор немецкий унтер-офицер из хозяйственной части штаба корпуса — Вернер. — Вспоминал служивший в корпусе штаб-ротмистр Сергей Вакар. — Для его встречи полковник Попов выстроил взвод и скомандовал: «Взвод — смирно, равнение — направо!» Когда же я спросил его, зачем он, будучи лейтенантом вермахта, так встречает унтер-офицера, он мне ответил: «Ну как же иначе, ведь он всё-таки немец!»... Конный взвод имел обыкновение во время разъездов завтракать с вином и водкой за счёт благодарного населения, причём хозяина дома или сельского старосту предупреждали, что если он только попробует за угощение взять деньги, то он увидит, что будет. Полковник Попов как щепетильно честный и порядочный человек всегда предлагал хозяину дома деньги за угощение, но, видя напоминающий кулак из-за спины полковника, хозяин всегда наотрез отказывался брать деньги». (Из сборника «Материалы по истории русского освободительного движения»).

Ещё больше отличился на Балканах 15-й казачий кавалерийский корпус СС, воевавший под командованием германского генерала Гельмута фон Паннвица и политически окормляемый заслуженным борцом за независимость Дона от России атаманом Петром Красновым. Бравый атаман ещё в 1918 году пытался создать на Дону марионеточное государство под опёкой германского кайзера, смиренно прося его «признать права Все-великого войска Донского на самостоятельное существование» и «содействовать присоединению к Войску по стратегическим соображениям городов Камышина и Царицына Саратовской губернии и города Воронежа и станции Лиски и Поворино».

В эмиграции Краснов на первых порах отрёкся от непопулярного в белой среде казачьего сепаратизма, но после вторжения Гитлера в СССР и получения от немецких хозяев должности начальника Главного управления казачьих войск при Министерстве Восточных оккупированных территорий его надежды вспыхнули с новой силой. «Помните, вы не русские, вы казаки, самостоятельный народ! — учил атаман своих пропагандистов на курсах в Потсдаме. — Русские враждебны вам. Москва всегда была врагом казаков, давила их и эксплуатировала. Теперь настал час, когда мы, казаки, можем создать свою независимую от Москвы жизнь». (Газета «Русская жизнь», Сан-Франциско, 1961 г.)

Право строить самостоятельную от Москвы жизнь казакам, среди которых преобладали советские предатели, но было и немало и осевших в Европе эмигрантов, пришлось завоёвывать в карательных акциях против югославских партизан. Описывая подвиги красновцев, порой приходит в ужас даже сочувствующий им петербургский историк Александр Смирнов: «Кавалеристы 1 -й казачьей дивизии жгли, грабили, насиловали и убивали. Города и сёла Югославии стонали от разбоев «казачьей орды Вермахта»... В июне 1944 года их полк занял городок Метлика — предместье города Загреб-Карловац. Изнасилованию подверглись все женщины городка, кроме совсем крошечных девчушек и дряхлых старух... Нередко женщинам за доставленное удовольствие казаки платили пулей в лицо». («Казачьи атаманы»).

Сдавшийся в плен англичанам корпус был выдан советским властям, Краснова и его соратников повесили (Паннвица, на мой взгляд, совершенно незаслуженно — он не был ни предателем, ни сепаратистом, а за военные преступления в Югославии отвечать должен был перед югославами), некоторую часть личного состава расстреляли или посадили, но большинство отделалось ссылкой. Потом наступила демократия, и в 1994 году памятник Краснову, Штейфону и их соратникам был установлен во дворе московского Храма всех Святых у станции метро «Сокол», по благословению священников Русской Православной церкви, при содействии ветеранов СС и их русских прихвостней. Чувствуя себя духовно близкими покойным, руководство РПЦ и светские власти отнеслись к монументу вполне благожелательно, и в итоге инициативная группа москвичей снесла его явочным порядком.