Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни

– Любовь в том виде, как ты ее понимаешь, – сказал он ей однажды, – отвращение для меня. Я лучше совсем откажусь от нее, чем буду испытывать ее без всякой поэзии. Я не понимаю, как такая молодая девушка может быть так холодна.

– Мой друг, – отвечала ему Катерина, вышучивая его очаровательным образом, – если тебя не привлекает любовь в том виде, как создала ее природа, значит, у тебя извращенные вкусы. То, что ты называешь поэзией, есть не что иное, как обман и ложь, которые никогда не должны осквернять ее, потому что они только делают несчастливыми тех, кто верит в нее. Я оттого так счастлива и горда, что в любви начала с того, к чему обыкновенно другие женщины приходят после мучительных разочарований, когда молодость их уже прошла; ни любовь, ни измена мужчин никогда не нарушат моего спокойствия.

– Ты напоминаешь мне баронессу которая говорила мне в Зальцбурге: умные люди приглашают друг друга на любовь, как на хороший обед, который оставляет после себя только приятное воспоминание.

– Это также и мое мнение. Я нахожу удивительно глупым придавать такое значение и отводить столько места в жизни такой простой, такой естественной вещи, как любовь.

Леопольд был возмущен. Позже он говорил мне, что Катерина совершенно не действовала на него, так как была, по его мнению, слишком мало женственна.

Его негодование смешило меня. Я тогда уже знала, что он тоже получил такого рода приглашение от баронессы Р*** в Зальцбурге, которое он принял, и что в продолжение нескольких месяцев он «обедал» с ней и что большая часть денег, посылавшихся Карлу ежемесячно, шла на уплату «счетов», которые еще долгое время спустя подавались ему за эти «обеды».

* * *

Что за мучительное счастье доставляют дети! Я несомненно нисколько не преувеличиваю, говоря, что с тех пор, как я мать, я не знаю ни часу покоя.

Я постоянно старалась устроить наше существование так, чтобы дети как можно больше оставались со мной. Но очень часто это не удавалось, и отсюда минуты, часы и целые дни жесточайшего беспокойства. Когда мой муж посылал меня на прогулку, в театр, даже в путешествия с целью отыскать любовника, мое тело было, правда, в отсутствии, но все мои мысли были дома, возле моих детей и мужа, который совершенно не мог обходиться без меня и страшно беспокоился, когда я покидала комнату, потому что только я одна помогала ему превозмочь его припадки.

Вся моя жизнь была в детях. Я не чувствовала себя более отдельным существом; вся моя личность растаяла в любви и заботе о них; я ничего не желала, не надеялась, не опасалась и не боялась, как только для них и за них.

Желания и опасения, одинаково сильные, происходили от той особенной обстановки, в которой росли мои дети и против которой я была бессильна.

Леопольд упорствовал в своем решении иметь только одного ребенка, своего Сашу. Подобный ребенок, по его убеждению, никогда еще не существовал на свете.

Очень часто, когда дети окружали его, причем он нежно держал на коленях «своего», а другие стояли несколько в стороне, я слышала, как он говорил своему любимцу, указывая на Митчи:

– Видишь, какой он черный? Знаешь, почему? Потому что его принес черный аист в темную ночь, аист нашел его в пруду, в котором текла вода черная, как чернила; его глаза – два черных чернильных пятна, которые никогда не сойдут, сколько бы мама их ни мыла. А тебя принес белый аист, в ясный день, когда сияло солнце, которое позолотило твои волосы и сделало их такими блестящими; он нашел тебя в озере, в котором вода была голубая, как небо, две капельки этой воды попали в твои глазки и остались в них, вот почему они такие глубокие, как озера, и такие голубые, как небеса.

Когда я наблюдала за впечатлением от этих слов, отражавшихся на удивленных детских личиках, тяжелые предчувствия сжимали мое сердце.

Большие темные глаза Лины испытующе переходили от Саши к Митчи, и мучительная улыбка блуждала на ее закрытых губах. Ее милое личико становилось тогда грустным. Откуда же она? Какой аист принес ее? Почему никогда не затрагивают вопроса о ее появлении?

Что касается Митчи, его худенькое и смуглое личико становилось еще серьезнее, еще мрачнее, и «чернильные пятна» пристально устремлялись на отца, как будто внушая ему ответственность за их печальное существование.

А прекрасное лицо Саши светилось спокойным и гордым счастьем. Маленький божок чувствовал свое превосходство и бросал взгляд снисходительной жалости на тех, которые не были, подобно ему, божественного происхождения.

Этот ангелоподобный ребенок в конце концов был все-таки не более, как дитя человека. Даже на его добром и чистом сердце не могло не отразиться это чрезмерное и безрассудное обожание. Он так часто слышал, что двое других детей были существами низшими, которые, в сущности, не имели к нему никакого отношения и которых поэтому не следовало и любить как не имеющих никакого значения, что он в конце концов поверил этому и сообразно с этим обращался с ними, когда они позволяли себе в играх становиться на одну ногу с ним.